Искалеченная любовь. Роман
– Вам пришлось перенести сильный нервный стресс, и в результате – полная потеря сил.
«Но из‑за чего? – думала Михаэла, – из‑за чего этот нервный стресс? Господи, помоги мне вспомнить все!»
В дверь тихо постучали. Медсестра поспешила навстречу.
– Нельзя сюда никому входить! – резко ответила она.
– Мне доктор разрешил войти, я её мать, – вежливо проговорила женщина.
Михаэла сразу узнала свою маму. Та тихо подошла и внимательно посмотрела на дочь.
– Ну, как ты себя чувствуешь, Михаэлочка? – спросила она.
– Мама, все время ощущаю дикую слабость, как будто все атрофировано… Что со мной произошло?
– Ты что и правда ничего не помнишь? – поинтересовалась мать.
– Нет, как будто обморок случился. Но где, на работе? Дома? А Дан? Где Дан?.. И тут её осенило. Вся картина измены предстала перед её лицом. Она, широко открыв глаза, смотрела на мать. Мама, Людмила Ивановна, опытный педагог, сочувственно кивнула головой и сказала:
– Михаэлка, жизнь очень сложная бывает, порою, непредсказуемая. Ты должна быть сильной женщиной в таких ситуациях. Понимаешь? Сейчас надо выздороветь, а потом все обсудите…
Михаэла резко отвернулась от неё, уткнулась в подушку и громко заплакала. Медсестра испугалась и быстро подбежала к больной и почти попросила:
– Милая моя, не плачьте, вам нельзя, слышите? Доктор не велел волноваться.
Людмила Ивановна тихо прикоснулась рукой к медсестре и жестом попросила оставить Михаэлу в покое.
Через какое‑то время дочь стихла, замолчала и долго не поднимала голову. Потом повернулась к маме, обняла её и сказала:
– Я не хочу больше его видеть!
– Хорошо, как скажешь… Дан страшно переживает, он знает, что ты его не простишь.
– Не надо, мама, не произноси больше это имя при мне никогда. Я не вернусь к нему, не вернусь в нашу квартиру! – крикнула Михаэла.
– Хорошо, будешь жить у нас, в своей комнате, как прежде, только не нервничай, тебе нельзя тревожиться. Кстати, папа звонил из Бухареста и попросил тебя поцеловать в щечку. Что я сейчас и сделаю. Она нежно потянулась к дочери и, ласково обняв ее головку, чмокнула несколько раз в обе щеки, как когда – то это делала в детстве.
Михаэла, казалось, забыла о своем несчастье на время и улыбнулась. А мама довольная стала рассказывать ей последние новости, привезенные из города К…а от бабушки Веры.
Наговорившись вдоволь и успокоившись за дочь, Людмила Ивановна засобиралась домой.
– Я завтра к тебе заскочу, после работы. Ты не скучай, доченька. И, пожалуйста, моя дорогая, скажу тебе, как женщина женщине. Не стоят мужики того, чтобы по ним так убиваться. Поверь мне, у нас с папой всякое было, но я любила его и сохранила его для себя и для тебя. Но чего это мне стоило?! Э, моя дорогая, за любимого человека надо бороться, если хочешь знать больше, даже драться.
– Мама! И это ты мне говоришь?! Ты, такая гордая женщина! Неужели и ты испытала в своей жизни такое?
– А ты что думала, моя хорошая, папка твой святой и идеальный был в молодости?
– Но ты никогда мне не говорила об этом!
– А зачем? Ты была ребенком, а теперь взрослая женщина. И вот еще что скажу. Не бывает верных мужей! Бывают плохие жены, если любят их, но отдают другим. Здесь целая наука борьбы за сохранение своего счастья. Так что наберись терпения, моя милая, вся жизнь впереди! Дан, конечно, большая сволочь, я его не оправдываю. Я ему, если хочешь, высказала много нехороших слов! Думаю, пойдет на пользу в будущем. Конечно, такое не прощается: в своем доме, зная, что жена вот‑вот придет. И с кем? С Ладой. Да что тут говорить! Бездумный поступок! Я бы сказала, мерзкий. А Лада… я, если честно, не ожидала от нее такое! Просто слов нет. И вот еще что. Подружка, если она не дурна собой – первый враг в семье. Тебе предстоит в жизни и этому научиться – выбирать подруг, друзей, и круг своего общения.
…Михаэлу выписали из больницы только через месяц. Она заметно похудела, побледнела и стала еще взрослей. За это время, что она лежала в клинике, к ней почти каждый день приходила мама, две коллеги по работе, отец, вернувшийся из командировки, первым делом примчался к ней, а потом домой. Дан дважды пытался её посетить, но ему было отказано по просьбе самой же Михаэлы. Она и слышать не хотела о нем! А букеты, которые он передавал её через медсестер, швыряла в окно. Лада тоже пыталась извиниться запиской, но все бесполезно. Михаэла вычеркнула их из своей жизни. А вот кого она позволила к себе пустить, так это был Макс.
Максим страшно переживал все это. Букет белых лилий он выбирал сам для Михаэлы. Здесь, в палате, он сообщил ей, что окончательно порвал с Ладой. Было трудно, но уж лучше сразу, чем потом. И это накануне их свадьбы! Лада умоляла его простить её, плакала, клялась в любви, но Макс был неумолим:
– Тебе нет оправданий, Лада! Ты причинила не только мне боль. Ты убила любовь Михаэла и Дана. Ты разрушила их дом, их счастье, очаг. Ты – дрянь! Прости, но другого слова мне сейчас не подобрать. Живи дальше, как знаешь. Я забираю заявление из Загса. Я ошибся в тебе! Что ж у каждого из нас своя дорога. Бог тебе судья! Желаю тебе в жизни только счастья!
…Закончился сентябрь. Осень потихоньку набирала свои обороты. Но в Молдавии в эту пору еще очень тепло. Ночи, конечно же, становились прохладными, а вот дни, хоть загорай! В начале октября листва уже порядком осыпалась с деревьев, кружила кругами, словно танцевала вальс. Золотисто‑багровый цвет хозяйки‑осени радовал глаз повсюду! И пахло в воздухе особенно, ароматно, спелыми яблоками, виноградом и цветущей хризантемой.
То тут, то там потреплет тебя своей лаской несмелый ветерок. И от его прикосновения так легко, так чудесно становится на душе. По небу высоко и как‑то очень одиноко в замедленном ходе проплывали белые‑белые тучки. Словно, огни сами не знали, куда движутся. А главное, зачем?
…Михаэла из больницы переехала сразу к родителям. Здесь она была окружена и вниманием, и любовью, и заботой, но все равно не могла привыкнуть к родительскому теплу. Ведь у неё был свой очаг, своя семья, муж. Куда все это делось? Дико и странно все казалось.
