Искалеченная любовь. Роман

Когда Михаэла закончила говорить, Ольга, молча, смотрела на неё некоторое время, потом тяжело вздохнула и произнесла:

– Н‑да. Дела! Ну и стерва же эта твоя близкая подруга Лада! А знаешь, Миха, что я с ней тоже однажды из‑за своего Гордея сцепилась, – продолжила Ольга. – Да, в ресторане «Пловдив», на 4 курсе. Помнишь, мы гуляли там, отмечая 8 Марта? Она частенько ошивалась возле нас. Ты знаешь Гордея, красавец, всем женщинам нравился. До сих пор не пойму, за что я его любила. За красоту, наверное… Ну да ладно, молодость, дурость и легкомыслие! Все уже позади! Теперь я другая и жизнь вижу по‑другому. А тогда за него готова была любой глаза выцарапать. Сомневаюсь, что он мог то же самое сделать ради меня. Ну, так вот. Смотрю, эта твоя Лада что‑то подозрительно стала крутиться около Гордея, то сигарету стрельнет, то рядом посидит, то «ой, Ольга, я твоего парнишку на танец украду». Я сначала улыбалась, улыбалась ей, а потом вижу, Гордей вышел покурить, а эта следом за ним засобиралась вдруг губки подкрасить. Я насторожилась… и тихонечко стала наблюдать, что же будет дальше. Гордей курил, кто – то еще там стоял из ребят, уже не помню кто, вы все танцевали, и она резко свернула влево. И тут я, недолго думая, решила пойти за ней. Захожу в женский туалет, а она там, значит, у зеркала причесывается, прихорашивается, губки красит. Я остановилась сзади и смотрю на неё. Она (чует кошка, чье мясо съела) увидела, испугалась и повернулась ко мне. Я ей и говорю:

– Ну, что? Понравился тебе мой Гордей?

А она мне:

– Ой, что ты, Оля, что! Я просто так с ним общаюсь. А ты что подумала?

 

– Что я подумала? Да здесь и думать‑то не надо ничего! Здесь все видно, как на ладошке… Я в бешенстве её хватаю за барки, притягиваю к себе близко и шепчу:

– Я не слепая! А ты… еще раз на него посмотришь или посмеешь приблизиться к нему, хотя бы за километр, при всех получишь так, что мало не покажется. Я тебе глаза выцарапаю, понимаешь? И мне наплевать на таких, как ты, соблазнительниц! Ты все поняла? Поняла?

– Я поняла тебя, Ольга, поняла… обещаю… – сказала она.

– Вот и хорошо, что ты меня поняла… а обещать мне ничего не надо! Я обещаниям не верю. Не мое это амплуа, и омерзительно её оттолкнула от себя. С тех пор эта красавица не то, что на Гордея, на меня смотреть не могла при встрече.

Ольга помолчала немного, посмотрела на Михаэлу и сказала:

– Пригрела ты змею на своей груди. Вот что! И я не сомневаюсь даже, что это был первый раз.

– Ольга! – вскрикнула Миха. – Зачем ты так?

– Ольга, зачем ты так! – передразнила Ольга. – Глаза пошире надо бы тебе открывать, дорогая. Тоже мне, подруга, школьная… – не унималась Ольга. – Ой, наивная ты, Михаэлка, дурочка! – вот что я тебе скажу. – Она верила, доверяла!.. – продолжала возмущаться Ольга. – Кому? Этой пустой штучке? Охотнице и за чужими мужиками? Таких надо сразу искоренять из своей жизни. Слишком ты ее идеализировала!

– А! – махнула рукой Михаэла. – Давай уже пить чай с твоим тортом…

 

…В квартире тихо стучали настенные часы. За окном осенний ветерок сгонял опавшую листву, и её шелест слышен был даже Михаэле. Давно ушла Ольга, вернее умчалась, но её энергетика и подвижность все время мерещились перед глазами. Михаэла, лежа в постели, думала: «Ну что за прелесть, эта Ольга! Где она, там веселье, задор, юмор, смех, сколько жизни в ней. Как все‑таки хорошо, что она сегодня ко мне заскочила! Что бы я делала одна? Слонялась бы из угла в угол. Родители в гостях у друзей гуляют, будут, как всегда, поздно. Завтра воскресенье, надо бы сходить в „М…“ да обновить свой гардероб»…

И снова она вспомнила про Ольгу. Ведь какая же она умница! Всегда безупречно выглядит. Несмотря на то, что ей пришлось уезжать по распределению вуза в далекую провинцию. Она никогда не возникала, что надо ехать туда работать, не стонала, а лишь сказала с улыбкой: «Надо, значит, надо, а там, как Бог даст». И ведь всегда по возможности приедет, позвонит, спросит о том, как дела, как жизнь. Михаэла вдруг вспомнила её разрыв с Гордеем еще на пятом курсе. Это было для всех шоком! Никто и не думал, что эта пара разбежится. Всем было известно, как они друг другом дорожили. И вдруг такое! Что‑то сложное, непонятное, очень личное послужило в распаде их отношений. Поставила точку над «и» все‑таки Ольга. Но чего ей это стоило?! Вот уже который год она ни с кем серьезных связей не поддерживает, никому ничего не обещает. Как она любила Гордея! Да, она умеет любить! Никто из них так этому у неё и не научился. И все‑таки, она необыкновенная, удивительная женщина! А как она говорит о своих учениках! У неё каждый ребенок – индивидуальная личность, неповторяемый характер. С каким воодушевлением она рассказывает о тамошней природе, о походах, которые совершает со своим классом. Да, просто молодец! Далеко пойдет! Видимо, Бог ей помогает.

А Гордей… Каков? Попереживал, да недолго. Глядишь, и женился через полгода, а там и дети пошли. Вот и весь сказ об их любви. Только, кажется, что Ольга до сих пор не может его забыть. Крепкий орешек Ольга! Пройдет еще немало времени, прежде чем она его простит. Я её знаю. Уж если полюбит, то полюбит, невзлюбит – так навсегда!

Так размышляя, Михаэла и не заметила, как уснула. Неожиданный звонок телефона раздался прямо возле уха, на тумбочке, с какой‑то особой напористостью. Ничего не понимая, сквозь сон, она открыла глаза и прислушалась, телефон звонил и звонил. Она подумала, может родители что‑ то хотят ей сообщить, и взяла трубку:

– Да, – ответила она, приложив трубку к уху. Но там никто не отвечал, лишь послышался какой‑то короткий шорох, и тут же бросили трубку.

– Дан! – подумала Михаэла. – Но откуда, ведь его‑то и в Кишиневе нет. Мама ходила в квартиру за вещами, а там, как лежало все, так и лежит. Одна пыль царствует. Соседка рассказала, что с тех пор его и не видела здесь. Поговаривают, он куда‑то уехал, уволился с работы и никому ничего не сказал, исчез.

…Уже было далеко за полночь, когда вернулись из гостей родители. Михаэла спала, но от громкого пения, которое начал отец, подвыпивший в коридоре, она проснулась.

Он успел только затянуть несколько слов из песни «Раскинулось море широко», но мать цыкнула на него со всей яростью, и он тут же замолчал и покорно на цыпочка побрел в свою спальню. Михаэла, молча, улыбнулась и снова попыталась уснуть.

…Воскресенье выдалось на редкость теплое и солнечное, хотя дул уже с севера ветерок с морозцем. Этот выходной она решила посвятить покупкам. Одиночество теперь стало ей даже нравиться. Она часто оставалась сама с собой и со своими мыслями наедине. Как‑то по‑другому стала смотреть на окружающий мир, на людей. И все‑таки ноющая боль, тоска по Дану, не давала ей покоя. Она старалась не думать о нем, но это было выше её сил. Ей как будто кто‑то навязывал мысли о нем, заставляя вспоминать его снова и снова. «Нет, нет и нет, твердила она сама себе! Забыть, вырвать из сердца его навсегда!» А этот звонок ночью. Она уверена, это звонил он.

– Как же сегодня хорошо на улице! – думала она, шагая в женский салон. Ей нравился это магазин «М…». Здесь всегда было многолюдно.