Изгнанники. Повесть о Гражданской войне

– Прекратите, – вновь перебил Эдвина генерал, покраснев и водя желваками, – не пристало какому‑то мелкому чужестранцу говорить о подобном, к тому же в присутствии женщины. Да и пустое. Мы от самого Екатеринодара донскими станицами отступали, через всю Сибирь. Довелось видеть… страшное… В Пруссии такого не бывало. А тут – кругом. Смерть нигилистов. Зрелище. От него у иного ещё вера может пропасть.

Эдвин разозлился на себя – от волнения такую глупость допустить. Рассказывать о смерти испытанному военному человеку, будто вообще хоть кто‑то в этом краю, в целом мире мог остаться в неведении.

– Скажу откровенно, господин генерал, я пытаюсь объяснить, что помимо еды люди нуждаются в разумном попечительстве. Гуманитарные миссии и местная власть по разным причинам многого предоставить не способны. Речь о дровах, лекарствах, о регулярной бане, наконец, о дезинфекции белья. Вы об этом размышляли? Плата меня, поймите, совершенно не интересует. Ни в каком виде. Но необходимо внутреннее содействие, необходимо приступать к делам теперь же. Вы же просто отказываетесь задуматься о будущем. Вот распродали имущество, чтобы достать денег на лечение жены. А дальше? Кстати, у меня для вас подарок.

– Шёл по Балтике линкор. Это немцам приговор. Вдруг накрыло нас волной. Вот так пукнул водяной! – нараспев произнес полковник и дважды на латинский манер перекрестился.

….ничего не нужно! – повысил тон генерал, скомкав начало фразы, но Эдвин уже поднялся и доставал из мешка газетные свертки:

– Взгляните, пожалуйста – обратился он к старушке. Та с любопытством начала их раскрывать и раскладывать на скамье. В одном лежали темные синие обрамленные позолотой блюда с изображениями атакующих копьеносцев, охотников, уток и диких зверей, в другом – чашки, в третьем – тонкие, длинные десертные ложки.

– Ах, да ведь это же сервизик египтянский, что нам Мишенька прислал! – воскликнула старушка мужу – тот, что англичанам на той неделе отдали. Посмотри, Владимир Ипатьевич! Весь целиком сервизик… Ах, где‑то Мишенька наш…

Слезы поползли по красивой морщинистой щеке.

– А что будет с теми, у кого нет перстней, ковров, фарфора? – продолжал Эдвин – я вам скажу, как есть. Этот сервиз я выкрал у англичанина, а лекарства – у американца. Хлеб выменял на поддельные документы и ворованное обмундирование. Потому, что я вижу повсюду разруху, а рядом вижу безделье, халатность, растрату, которым не должно быть места. Не на моих глазах. Я свидетелем простым не останусь и сделаю все, что потребуется и тем способом, каким посчитаю нужным.

– У меня свели коня. Доложусь милиции. А те рявкнут – ерунда. Законна реквизиция! – крутился над ухом полковник, выпучив глаза.

– Признаетесь в таком?! Недостойно! Недостойно не просто офицера, че‑ло‑ве‑ка недостойно! – воскликнул генерал.

– А достойна ли, генерал, гордыня? Что я вам, сатане промеж копыт, предлагаю душу свою продавать что ли? Какую такую мерзость невыносимую я требую? Даю ли повод подозревать себе в корысти?

– Ах, яблочко. Подмороженное. Меня белый полюбил с красной рожею! – спутник генерала уже радостно пританцовывал и прихлопывал ладошами.

– То, что вы совершаете – грех. Бравируете обманом, без совести. И никто на вас не повлияет. Уж не знаю от нравственного ли падения вашего или от ребячества. Выше прочих себя причисляете. А если выпадет, то и убьете по убеждению? В безбожники готовы. Или быть может уже? Так вам, мсье, в Петроград дорога, такие теперь там властвуют, – генерал принял бить указательным пальцем в скамью – или вы уж договор меж собой заключили, и вам Владивосток на откуп пожалован? Не хотите понимать, что добро так не творится. Так только страдают люди – договорив, генерал отвернулся к стене, спиной к Эдвину.

– Повлияет? Да кто же это на меня повлияет? Те, кто раздирает артиллерией деревни и костелы, или бросает с цеппелинов бомбы на стада овец, или травит газом друг дружку? Как во Фландрии. Уж я видел. Все эти люди. Их мнение ничтожно. Их ли я должен стыдится? Вы спрашиваете об убийстве. Но только убивают глупцы, самые скудоумные, бесполезные. Война показала.

Эдвин чувствовал злость – на разных языках будто объяснялись. Непреклонный попался генерал.

– Показала, куда ведет бесчестие и безбожие – генерал не оборачивался.

– Чтоб не сдохнуть, не тужить будем с Англией дружить. Старца же Григория отправим к крематориям! – весело закудахтал полковник и согнулся пополам, сотрясаясь беззвучным хохотом.

– А бездействие преступное? Оно‑то куда ведет? – Эдвин подошел ближе к собеседнику – Вы, генерал, герой, наверное, боевой. Ну так опомнитесь, вы – я не для эффекта повторяюсь – на войне еще и люди каждый день на ней умирают.

– Как по Ростову‑на‑Дону я любушку катал в гробу… – не унимался рядом полковник.

– Да кончишь ли ты паясничать, Гордей, сил уж нет! Уведите вы его, Наталья Вячеславовна! – заорал генерал, и полковник, испуганно виляя фалдами, метнулся по‑индюшачьи и спрятался за спиной старушки.

– Кончено – ударил генерал кулаком по перегородке – Ваши доводы банальные давно известны и гуляют по печати и по вульгарным книжонкам. Тем все оправдано теперь. Мое слово окончательно. С подонками дел не имею. Убирайтесь.

– Показала кавалера свому братику Юберу. Сорвалась тут свадебка, ballets bleus у братика! – проголосил заунывно по‑женски полковник.

– Да что за упрямство – горячился Эдвин, услышав и сознательно пропустив оскорбление мимо – опомнитесь! В чем мне приходится вас убеждать? Спасти жизни детей и женщин. Послушайте в таком случае хоть жену или отправьтесь сами в порт, где гниют переполненные склады. Пока все кругом рассуждают и спорят, как я с вами. Бумаги пишут, шифровки разгадывают. Говорят, говорят. Никак не выговорят всей своей лжи. Смотреть тошно. Не трусы ли… Да и вы, не трус ли?

Рыкнула вдруг непонятная Эдвину русская фраза, блеснула сабля и в запальчивом размахе полоснула Эдвина по щеке. Вскрикнула страшно старушка. Генерал с дико выкатившимися побелевшими глазами изящно держал натянутую в струну словно и не старческую уже руку с саблей, направленной точно в Эдвина, и стоял посреди комнаты, не шевелясь. Не двигался и Эдвин. Он тыльной стороной ладони смахнул резко, словно капли воды, кровь и в исступлении заревел генералу в лицо:

– Я вот что вам скажу, генерал! Я привез хлеб голодным, лекарства больным, деньги тем, кто погибает среди испражнений и нечистот на вокзале. Давно оттуда ветер не дул в вашу сторону? И я требую! От вас я требую, как от старшего по чину, принять меры. Книжечки всё почитываете? Что пишут? Осталось еще от родины вашей что‑нибудь? Я требую немедленно взять дело в свои руки. Организуйте для начала продуктовый вопрос, узнайте, кто нуждается больше и в чем именно. Это долг ваш – предводительствовать. У балластов ждет с хлебом мой работник. Я же вернусь через неделю и надеюсь получить от вас план действий.

– С Сенькой взяли мармеладу. И полштофа водки. Анархизму нас учил. Господин Кропоткин! – криком провожал полковник.

Эдвин зло отмахнулся от генеральской неподвижной сабли и вышел.

 

***