Йоханский причал
– Конечно, мы приедем. Сейчас же выезжаем, будем ночью, ближе к утру.
Томми постучал в дверь Эмми: «Эмми, это я. Ты как?».
Эмми открыла дверь: «Томми, как я рада. Заходи скорее.» – у нее потекли слезы. Ее прекрасные мягкие щеки были такими красными от слез, что Томми еле держался, чтобы не заплакать самому.
– Эмми, мне так жаль, что ты это пережила. Мама сказала, что ты была одна целые сутки. Как же ты справлялась, что ты делала? Расскажи мне все.
– Томми, я плачу, но я плачу не от того, что умерла бабушка, и не от страха, я плачу, потому что я себя не понимаю. Знаешь, я не чувствую ничего. Когда бабушке стало плохо, я вызвала скорую помощь и подумала, что мне достанутся ее жемчужные бусы, потом, пока мы ехали, а бабушке вкалывали какие‑то уколы и ставили капельницу, я думала о том, как достану все серебряные приборы и буду пользоваться ими каждый день, каждый! Понимаешь, Томми, я что не люблю бабушку, я что не способна любить? Я боюсь, но боюсь себя. Еще боюсь смерти и самого ее наличия, а не именно того, что бабушки больше нет. Я не вижу, чтобы маме было плохо, или что бы она скучала по бабушке, мне кажется, что она не любила ее тоже. А может тут дело глубже, Томми? Может это бабушка никого в своей жизни не любила, и поэтому в ответ она получила то же самое?
– Она любила прибывшего на лето почтальона. Помнишь?
– Конечно помню. Но шутки в сторону. Ты понимаешь мою мысль? – Эмми вытерла щеки. – Я плачу от осознания того, что я неспособна плакать от такого горя. Возможно, чувство потери близкого – это самая страшная боль на Земле. А меня это практически не задевает. Может, я пошла в бабушку, она никогда никого не любила и никем не была любима. Я так не хочу.
– Ты способна плакать, это уже говорит о том, что у тебя добрая душа. Эмми, я знаю тебя всю жизнь, ты самая добрая и милая девочка на свете.
– Томми, мы так редко общаемся, я не милая и не добрая.
– Прекрати. Скажи, как мама? Почему ее не было рядом?
– Она получила новую работу. Теперь она вместо Бэна.
– Журналистка? Похвально.
– Ее мама умерла, а она рассказывает мне о своей новой работе. Томми, она сегодня начала разбирать бабушкину комнату! Люди годами не могут дотронуться до вещей умерших, потому что хотят сохранить все воспоминания, а она уже все по коробкам распихивает.
– Может ей так проще справляться с горем…
– Ты не понимаешь, Томми!
– Ладно, ладно, я понимаю. Хочешь правду, а? Мне вообще все равно на смерть бабушки! Меня больше волнует сейчас София, которой я сегодня утром полностью прочитал папину лекцию.
– Что, девушка? Ай Томми, ай даешь. Расскажи мне, какая она, как вы встретились? Ты влюбился?
Глава 6
Мистер Родригес выполнял свою рутинную работу. Он владел единственным в городе похоронным бизнесом. К слову сказать, крематорий тоже принадлежал ему. Тела после городского морга везли прямиком сюда, и мистер Родригес предлагал семьям усопших самые разные по цене и убранству похороны. Необходимо подметить, что мистер Родригес не драл цены со своих горожан, он работал в поте лица для того, чтобы люди могли достойно проводить в последний путь своих любимых.
Конечно, Родригес не был альтруистом, он не участвовал в благотворительности, но для своего города, для своих соседей, он делал все, что в его силах. Он знал всех горожан, как и его, конечно же, знал весь город. Его любили за то, какой он внимательный к деталям, какой он чуткий, как он может в нужную минуту подобрать правильные слова для человека, только что лишившегося родственника. Скорее всего, по большей части это была профессиональная грамотность, все‑таки он построил этот бизнес 30 лет назад с нуля, и сам занимался всеми вопросами, начиная от выкапывания могил, заканчивая посмертным макияжем. Сейчас у него был помощник Джеки Винтсон, который в свои 15 лет имел вес взрослого мужчины и мог поднять дубовый гроб без посторонней помощи.
Вся семья Гилласов пришла обсудить проведение похорон бабушки. Даже дети изъявили желание учувствовать в подготовке.
– Как ваше самочувствие? – мягко спросил мистер Родригес Маргарет, когда все четверо уселись в удобные темно красные невероятно красивые резные кресла.
– Спасибо, вся семья меня поддерживает, поэтому мне намного легче. – ответила Маргарет и нежно сжала руку Уильяма, сидевшего в соседнем кресле.
– Ну что ж, тогда приступим. Для начала хотел бы вам рассказать, какие у нас есть варианты захоронения и кремации.
Когда оставалось решить только финансовую часть вопроса, близнецы вышли на улицу. Напротив стояла небольшая церковь.
– Представляешь, как много трупов проносили отсюда туда, а потом обратно? – спросил Томми.
– Я видела ее труп. Ты когда‑нибудь видел мертвых?
– Никогда. Не думаю, что я бы хотел, честно говоря. И какого это?
– Я ничего не поняла. У нее был открыт рот, а кожа была как будто не настоящей. Как будто она из воска, что ли.
– А ты вообще знала настоящую бабушку? – улыбнулся Томми. – Она и была из воска. – он побежал через дорогу к церкви. – Пойдем!
Эмми побежала вслед за братом.
– Ты что, хочешь войти?
– Конечно, а что‑такого‑то. – Томми уже приоткрывал старую скрипучую дверь.
– Ну не знаю, как‑то это страшновато. Это же церковь, духи и все такое.
– Чепуха!
Они зашли в здание, прикрыв за собой дверь.
Церковь была небольшой, но очень атмосферной. Через решетчатые окна эффектно падал свет на место, где стояло что‑то вроде кафедры, сидячих мест было не более 20 с каждой стороны от прохода. Томми взял Эмми под руку и торжественно повел ее к алтарю, как если бы он был отцом молодой невесты, готовившейся стать замужней женщиной. Он смотрел на пустые ряды, будто бы кивая гостям, и с гордостью взглянул на Эмми. – Моя дочь стала взрослой! – громко сказал Томми, и они оба залились смехом. Эхо разнесло смех, и казалась, будто вся церковь заполнена смеющимися людьми.
– Как думаешь, часто в этой церкви так смеются? – отдышавшись спросила Эмми.
– Не знаю, да и не важно, у нас такое горе, у нас бабуся умерла, дай нам расслабиться. – он снова засмеялся со своих слов и встал на место священника. – Дорогие братья и сестры! Мы собрались с вами здесь, чтобы почтить…
Вдруг послышался скрип двери. Близнецы мигом прыгнули между рядами сидений и замерли.
