Красный снег
– Ладно‑ладно, после оправдание придумаете. У нас тут вот какая петрушка – третью дачу за декабрь грабят. Почерк один и тот же: приходят вечером, буквально сразу, как хозяева свет гасят, стучат в дверь, якобы срочная телеграмма, – тут сплошь люди служилые, подобным визитам не удивляются. Хозяин уже ко сну готовится, в халате отпирает, а ему дуло в лицо. Мужчин связывают, женщин и детей, если таковые наличествуют, запирают в одной комнате. С барахлом не возятся, уносят только деньги, драгоценности, столовое серебро. Обычно полиция узнает уже утром: пока хозяева от мудреных узлов освободятся, пока доберутся до станционного отделения, пока нам сообщат – ищи ветра в поле. Но сегодня звезды сошлись: во‑первых, дача телефонирована, а во‑вторых, две превосходные ищейки в помощь моей седеющей голове! Роман Сергеевич!
Из темноты двора вынырнул высокий, будто каланча – и такой же прямой, – мужчина, быстрым шагом приблизился к Филиппову с Маршалом, всем своим видом выражая готовность внимать и исполнять.
– Вот, Константин Павлович, ротмистр Роман Сергеевич Кунцевич. Из армии к нам.
Маршал пожал протянутую руку, а Филиппов продолжил:
– А это Константин Павлович Маршал, замечательный человек и превосходный сыщик. Ну да я вам рассказывал о нашем последнем деле. А вы ему, будьте добры, расскажите о сегодняшнем. Хотя давайте уж обо всех.
Кунцевич уже с большей заинтересованностью посмотрел на нового знакомого, заговорил короткими, рублеными фразами:
– Первое ограбление случилось на даче доктора Ганзе в Лесном шестого декабря. Под вечер постучали в дверь, сказались почтальоном. Открыл сам доктор. Ворвались трое. С пистолетами. Доктора и сына‑гимназиста связали. Супругу доктора, дочь и горничную заперли в спальне. Забрали деньги из бумажников, сняли с женщин драгоценности, выгребли из буфета вилки‑ложки и ушли. Второй случай в Царском Селе, десять дней назад. То же самое: поздний вечер, телеграмма, хозяина и зятя в путы, женщин под замок. Забрали наличность и все блестящее из столовой и с жильцов, даже обручальные кольца стащили. Сегодня очередь Стрельны. Только четверо. Ни в одном из случаев даже не обыскивали дачи, работали быстро, дерзко, но вежливо.
– Спасибо, Роман Сергеевич. Треф, голубчик, подсоби нам.
Треф с готовностью вывесил розовый язык.
– Тут у нас на крыльце замечательные отпечатки. – Филиппов указал на ступеньки.
Константин Павлович с сомнением покачал головой:
– Не уверен, Владимир Гаврилович. Весь день снег валил. Но он попробует.
Треф попробовал. Обстоятельно обнюхал следы, поводил черным носом, выбежал на улицу, покружил у калитки, потрусил к главной улице. Но там расстроенно заскулил: потерял запах.
– Видно, здесь ждала повозка. Причем, скорее всего, без возницы – видите, – Маршал указал на припорошенные следы копыт и полозьев, – лошадь топталась, дергала сани туда‑сюда. Думаю, тянулась к еде.
Он указал на свисающие со стороны участка обломанные ивовые ветки с остатками сухой листвы. Потом пошел вдоль забора из штакетника, приглядываясь к доскам.
– Вот! – Он радостно ткнул пальцем в угловой заборный столб. – Смотрите! Тут были привязаны вожжи.
На столбе был виден круговой глянцевый след.
– Странно. Оставить лошадь без присмотра. – Филиппов покачал головой. – Очень странно.
– Думаю, бандиты не сильно доверяют друг другу. Вернее даже, не доверяют новенькому.
– Новенькому?
– Конечно. Господин Кунцевич же отметил, что сегодня было четверо грабителей. А до этого речь шла о троих. Потому и пошли все вместе. Проверяли новичка в деле.
Кунцевич уважительно посмотрел на говорящего Маршала.
– Видите, какую светлую голову потерял столичный сыск! А вы, ротмистр, мне не верили, – хитро улыбнулся Филиппов…
* * *
…Константин Павлович чертыхнулся, дернул рукой – подкравшийся огонек ужалил за пальцы. Он так глубоко погрузился в воспоминания, что забыл про зажженную папиросу. Обернулся на Волошина – тот деликатно молчал, не решаясь прервать мыслительный процесс столичного сыщика. Маршалу стало неловко: от него ждут дедуктических выводов, а он ностальгированием занимается. Откашлявшись, Константин Павлович резюмировал:
– Возвращаемся. Здесь все ясно.
Свистнул Трефу и зашагал обратно к деревне.
* * *
21 февраля 1912 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 15 часов 14 минут
В общинной избе набилось столько народа, что маленькие окна покрылись тяжелой испариной, заслезились. Мужское население Поповщины курило, и, судя по колющему глаза дыму, табачок был местный, ядреный. Бабы, сгрудившись на задних лавках, разбавляли аромат самокруток сладковатым запахом подсолнечника. С трудом протиснувшись между овчинных тулупов и полушубков, Маршал с Волошиным уселись за поставленный напротив собравшихся селян стол, возле которого уже обосновались урядник Старков и волостной писарь – черт знает как его зовут, Константин Павлович поленился лезть за записной книжкой.
Появление двух новых людей для взбаламученных поповцев прошло незамеченным – гомон не затих. Мужики басовито переговаривались в полную глотку, бабьи голоса пробивались через этот набатный гул бубенцовым перезвоном. Константин Павлович попробовал интеллигентно покашлять, привлекая внимание, но порядок сумел восстановить только урядник – он поднялся во весь свой огромный рост, громыхнул об пол ножнами и гаркнул:
– Тиха!!!
«Тиха» стало так, что было слышно, как у сидящих в переднем ряду трещит, сгорая, в козьих ножках табак.
Маршал тоже поднялся, расстегнул шинель.
– Добрый день.
– Куда уж добрее, – буркнул кто‑то из настороженной толпы.
– Согласен. Меня зовут Константин Павлович. Я прибыл к вам из Петербурга по просьбе псковской полиции расследовать ужасное злодеяние, которое произошло сегодня ночью. Господин урядник, я вас просил собрать только мужчин.
С задних рядов разом возмутилось несколько женских голосов:
– Это по какому такому закону одних мужиков‑то?
– У нас тутоть не по бородам считают!
– Чай, у Симановых‑то не токма мужиков порешили, баб тоже хоронить придется!
Волошин вскочил, зашептал быстро на ухо Маршалу:
