Кровь ангелов. Левиафан. Книга 2

Что‑то исказилось в окружающем мире. Он почувствовал, как некогда слово «драуги» породило движение на границе мета‑реальности, так этот странный диалог стал причиной еще большего числа импульсов и векторов. Импульсов, которым, возможно, суждено сформировать новые плоды. Векторов, которым, возможно, предначертано стать ветвями для тех плодов. Так разрастется крона мирового древа, темная крона, не знающая солнца, воспрянет и наполнится… чем же? Мета‑жизнью, искаженной формой человеческого бытия, отражением его самых страшных тайн и самых утонченных желаний!

Он обхватил голову руками и пошел прочь. Он брел сквозь лес и животные почтительно расступались перед ним. Тысячи новых вопросов, миллионы новых ответов и мириады голосов роились в его сознании, и он слышал, воспринимал, анализировал каждый из них.

А потом он вышел на равнину и увидел закат. Огненный шар, напоенный первозданным пламенем этого мира, одиноко сдвигался за горизонт, угасая, умирая, сваливаясь во тьму. Но лишь для того, чтобы завтра родиться вновь, таким же, но уже другим.

Он снова вспомнил о пламене, об искре, зародившейся между ножом и камнем в руках охотника. Он вспомнил, как сам создал свой первый огонь и увидел в нем отражение себя, отражение неугасимого пламени, живущего в нем. Живущего в каждом.

И в этот миг он отбросил прочь все – все вопросы и ответы, все мысли и голоса, рвущие его сознание на части. Его разум – впервые за тысячи лет – утонул в тишине, звучащей столь оглушительно, что он не сразу разобрал звуки, которые доносились из‑за ее пределов. Но вскоре он понял, что улавливает чей‑то разговор. Беззвучную беседу существ, что находились… вне.

– Этого не могло произойти! – выкрикнул первый голос. Говоривший будто находился в другой комнате, он звучал неразборчиво и приглушенно. Но голос переполняло волнение, в этом не было сомнений. – Ни одна из вероятностей не давала такого результата!

– Но это произошло, – констатировал второй голос. Он звучал еще более приглушенно и, казалось, был ниже и грубее. Но может статься, что такое впечатление создавали неведомые искажения. – Что стало катализатором?

– Они, – ответил третий голос. Разобрать его было сложнее всего, будто говоривший стоял дальше других. Он казался наиболее спокойным и уравновешенным. – Я не понимаю, как их пути пересеклись. Вероятность встречи равнялась погрешности. Но это не ошибка ввода.

– А я предупреждал! – вновь ярко выраженное волнение, значит – это первый голос. – Нужно было отменить программу, когда он нашел баг! Мета‑реальность не должна…

– Учитывая вводные эксперимента, такой риск был признан допустимым, – прервал едва различимый третий голос. – Но я согласен с Норном два‑ноль. Конструкт оказался теративен по умолчанию. Искусственное вмешательство в примордиальные процессы формирования мета‑гения приводит к деструкции прото‑алгоритма. Теперь мы это знаем.

– Он был вне темпоральной шкалы, – продолжил второй голос, который временами обрывался, норовил ускользнуть. – Но тахионеры четко фиксировали мотивированные терат‑ритмы, обусловленные внешним воздействием.

– Иными словами, мы были не готовы? – сорвался первый голос. – Начали слишком рано?

– Нет, – ответил третий. – Нам вообще не стоило начинать. Экзо‑суггестия оказалась провальной парадигмой.

– Только естественные факторы, – уточнил второй голос, в котором зазвучало легкое снисхождение. – Никакого моделирования. В противном случае мета‑контакты не формируют устойчивых связей в…

– Помолчи, – третий голос стал почти неразличим в шуме помех. – Он преодолел страт‑экран.

– Он… – волнение в первом голосе сменилось непониманием. – Он что, слышит нас?..

И он сорвался с места, устремившись через равнину, прочь от этих мест. Он стал думать обо всем подряд, задавал себе тысячи вопросов и тут же находил ответы на них, но лишь для того, чтобы задать новые вопросы. Он не допускал ни мгновения тишины в своей голове, зная, что едва эта секунда наступит – он тут же услышит их вновь. Но тогда и они услышат его.

Инстинктивное, какое‑то глубинное понимание говорило ему, что если он будет двигаться, если сумеет постоянно занимать свое сознание хоть чем‑то, им будет сложнее отыскать его. Тот же самый инстинкт (или знание, сокрытое глубоко в его сути от него самого?) подсказывал, что дороги назад нет, ему больше не вернуться в мета‑реальность. Там он уязвим.

И он уходил все дальше. Порой останавливался в людских селениях, но ненадолго. Он не использовал навыки и силы, которые могли выдать его. Но и без этого люди рано или поздно понимали, что он не такой как они. В первом селении он стал охотиться вместе с другими мужчинами и оказался лучшим из них. Его стрелы разили без промаха, он всегда точно знал, где находятся животные и куда они пойдут.

В следующем он попробовал себя в кузнечном деле. Он создавал безупречное оружие, вожди из самых отдаленных уголков земли направляли к нему своих посланников и осыпали его золотом, когда он заканчивал работу. Его шедевры никто не мог повторить.

В третьем селении он стал выращивать лен и шить одежду. И в этом ремесле он также оказался безупречен. Любое дело, которое он себе находил, вскоре становилось его призванием. Он улавливал самую суть вещей, а потому никогда не ошибался. Он был фермером, скотоводом, наемником, добытчиком железа, проводником, лесорубом. И в каждом селении, которое он покидал, оставалась легенда о нем. Легенда о великом мастере, которому не было равных.

Он мог быть кем угодно. И он становился, кем угодно. Он вырезал целые армии и помогал женщинам рожать детей, которые без его помощи не смогли бы покинуть клеть материнской утробы. Он создавал совершенные орудия смерти из невиданных сплавов и самые красивые одежды из кожи и меха, которые только видели люди. Очень скоро молва о нем стала настигать его, а позже – обгонять. Его не называли по имени, ибо имени у него не было. Но за глаза люди звали его Логи, что на одном из древних языков севера означает «переменчивое пламя».

Он мог все, но ни в чем не находил себя. Ничто не приносило ему удовлетворения. Он по‑прежнему не знал ответов на самые главные вопросы, которые ему задали давным‑давно встреченные им парень и девушка. Кто он? Для чего он?

Однажды у реки, на краю крупного поселения, он увидел маленькую девочку. Половина ее тела была нормального цвета, но другая половина мертвенно бледнела. Девочка тяжело дышала, привалившись спиной к стволу старого ясеня. Когда он подошел, она не испугалась. На ее лице не возникло и тени страха, когда он коснулся ее, чтобы понять, что за страшная хворь поразила ее. Девушка умирала и у него оставалось мало времени.

В ближайшем подлеске ему удалось найти нужные травы. Если бы местный знахарь обладал его знаниями, то без труда помог бы бедняжке еще до того, как половина ее тела оказалась поражена недугом, о котором люди не узнают тысячи лет. А потом еще тысячи лет будут искать лекарство от него.

Он развел костер и заварил нужные растения, напоив девушку терпким отваром. А потом внес ее в поселение на своих руках и перед ним расступались со смесью страха и благоговения во взорах. Он нашел заброшенный дом и на время поселился в нем, выхаживая девушку. Сезон дождей сменился сезоном снегов, и она впервые встала с неказистого ложа, что доживало свой век в углу холодного старого дома с дырявой крышей и покосившейся резной стрехой.