Кровавая заутреня

Часть вторая. Восстание

 

Глава 1. В разлуке

 

В пятницу известие о провозглашении восстания в Кракове достигло Варшавы. Король Станислав был вынужден отменить увеселительный ужин, а вместо него созвать совет, на который спешно прибыли командующие королевской гвардией и генерал‑аншеф Игельстром. Новости из Кракова, безусловно, оказались неприятными, но не вызывающими тревогу. Королевская гвардия надёжно охраняла короля, командующий гарантировал её верность. Но с краковскими бунтовщиками нужно было поскорее разобраться. В том, что Тадеуш Костюшко – опытный боевой генерал, пользующийся влиянием и авторитетом, сомневаться не приходилось. Король Станислав сожалел, что ему так и не удалось привлечь его на свою сторону после окончания русско‑польской войны. Под руководством Костюшко у восставших из разрозненных полков будет сформирована действующая армия, а вот это уже никак нельзя допустить. Игельстрому предстояло решить, какими силами в ближайшее время подавить восстание, а пока он поспешил срочно известить обо всём императрицу Екатерину II. И Станислав, и генерал Игельстром прекрасно понимали, что весть о мятеже в кратчайшие сроки дойдёт до ушей Екатерины. Да хоть от того же прусского Фридриха, вдоль границ которого прошёлся с войском Мадалинский. Поэтому оба, прежде всего, отправили нарочных с письмами в Санкт‑Петербург, где, сообщая о событиях, уверяли императрицу о незначительности произошедшего в Кракове, советовали не придавать этому особого значения и утверждали, что всё держат под контролем.

Совсем иначе восприняли эту новость сторонники восстания в Варшаве. В тот же самый вечер, когда проходил совет у Станислава, в доме Яна Килинского то и дело открывались двери, впуская и выпуская посетителей.

– Ещё не время для радости, – не уставал повторять всем сапожник. – Краков далеко, и пока это только разговоры. Нам нельзя выдать себя раньше времени. Крепитесь и готовьтесь. Пресекайте любые попытки ликования, чтобы не вызвать подозрений у русских. Они должны видеть в нас друзей и доверять нам.

Все соглашались, но шляхта начинала точить ножи и сабли. Ксёндзы готовили воззвания к пастве, а владельцы печатных станков закупали бумагу для манифестов. Всё проходило в строжайшей тайне, как и велел Килинский.

А тем временем среди приближённых короля никто не сомневался, что мятеж в Кракове будет подавлен в самом зародыше. Присутствие русской армии вселяло уверенность в том, что об этой неприятности можно будет вскоре забыть. После недолгих раздумий генерал‑аншеф Игельстром приказал разобраться с повстанцами армейскому корпусу генерал‑майора Александра Тормасова, находившемуся неподалёку от Радома. Получив приказ из Варшавы, войско выступило по направлению к Кракову.

В субботу вечером изнывающий от тоски и тревоги за Кати Алексей встретил братьев Авиновых, стоявших на карауле у входа в казармы недалеко от Саксонского сада. Алексея всегда поражало внешнее сходство братьев. Разница в возрасте у них была в год, но с первого взгляда их принимали за близнецов. Всё у них было большое, богатырское. Оба широкоплечие, оба сероглазые, с пухлыми, словно немного обиженными губами и широкими носами. Отличались братья только цветом вьющихся крупными кудрями волос. У Александра – тёмно‑русые, а у Сергея – светло‑русые. Но когда волосы убирались под парики и треуголки, то различать братьев могли только близкие друзья. Остальные же, чтобы не ошибиться, обращались к ним по фамилии. Авиновы славились весёлым характером, балагурили всегда без меры, поэтому их мрачный вид удивил Алексея.

– Здоров, Алёшка, – буркнул старший, Александр.

Младший, Сергей, только кивнул и продолжил хмуриться, глядя в сторону.

– А у вас что случилось? – удивился Алексей.

– Да вот, стоим тут, как статуи. Будто поважнее дел нет, – ответил Александр. – А в это время другие в поход выступили доблесть показывать.

– Ты о чём вообще? – не понял капрал.

– Не слышал, что ли? Тормасов на Краков пошёл, а мы тут… Тьфу, – Авинов сплюнул, поправил ружьё и демонстративно выпятил грудь.

– Да от батюшки новое письмо пришло, – пояснил Сергей. – Спрашивает, дескать, как проявляете доблесть в служении Отечеству? Какие подвиги совершаете на поле брани, сыны мои дорогие? А нам что писать? Жрём, пьём, панянок молодых щупаем? Иногда в карауле стоим, скучаем.

– Ах, вот оно что! – улыбнулся Алексей. – Не всем же с Тормасовым в поход идти. Караул – тоже дело важное. Напишите батюшке, что отбили несколько попыток проникнуть в казармы дерзких лазутчиков, переодетых барышнями.

– Тебе бы всё шутки шутить, – нахмурился Александр, – а у нас батюшка знаешь какой. Ух, кремень! – Он сжал огромный кулак и потряс им в воздухе.

О батюшке Авиновых Алексей был наслышан. Его всегда удивлял тот трепет, с которым оба брата‑богатыря говорили о своём родителе. Совершенно бесстрашные удальцы Александр и Сергей, с которыми опасались связываться даже командиры, становились похожими но овечек, лишь заходил разговор об отце. Тот считал, что главное предназначение мужчины – подвиги во славу Отечества, и отправляя сыновей на военную службу, строго‑настрого велел им не срамить честь фамилии и без доблестных дел домой не возвращаться. А какие же тут дела, если русско‑польская война закончилась раньше, чем им удалось вступить в бой, а сидение в Варшавском гарнизоне вообще не сулило участия в сражениях. Каков же должен быть отец этих двух молодцов, если вызывал такое уважение у сыновей? Алексей представлял его здоровенным крепким мужчиной под стать Авиновым, со свирепым выражением лица и огромными кулачищами. Силищи у него должно быть немеряно, а один взгляд наверняка приводит в трепет домочадцев. Своего отца Алексей почти не помнил. В памяти мелькал высокий мужчина, от которого пахло табаком и псиной, когда он изредка брал Алёшку на руки. Матушка говорила, что заядлым был охотником. Раз попал глубокой осенью под сильный ливень и промок до нитки. А тут ударил морозец. В общем, застудил отец грудь и помер дома в горячке и в бреду. Остался на память только плохонький портрет с потускневшими красками. Да ещё большой крест нательный серебряный старинной работы. Матушка надела его на Алексея с благословением, провожая сына на военную службу. Так и не снимал его капрал никогда, кроме походов в баню.

На какое‑то время воспоминания и Авиновы отвлекли Алексея от мрачных мыслей о Кати, но тут Сергей спросил:

– А ты чего нос повесил? Опять беда на любовном фронте?

Алексей кивнул:

– Крупный конфуз у меня с подполковником в четверг вышел. Чуть не побились с ним. Не хочет меня даже слушать старый чёрт. К Катеньке и приблизиться не могу.

– А пробовал?

– Ездил к ним домой вчера вечером, думал, подостыл подполковник. Надеялся, что супруга его образумила.

– И что?

– С порога выпустили на меня денщика Елизара с ружьём. «Убирайся, – кричал, – охальник, пока грех на душу не взял!»