Кто открыл Антарктиду. Военморы на шестом континенте

Фаддей Фаддеевич придавал очень большое значение питанию своих команд. Ещё в Кронштадте он лично проследил за загрузкой провианта. По нормам того времени, экипажу уходящего в плавание военного корабля полагался типовой шестимесячный запас продуктов. Беллинсгаузен решил принять на борт запас на два года. По сохранившимся описям, было взято (в переводе на современную систему измерений) 20,5 тонны сушёного гороха, 7 тонн овса и гречихи, 28 тонн солонины, 65,8 тонны сухарей, много квашеной капусты в бочках, 3926 литров водки, английское масло, клюквенный сок, экстракт пива, который разбавлялся водой, а также особо ценимый продукт «дощатый бульон» – суповой концентрат, который небольшими ломтиками клали в свежеприготовленный суп. Для борьбы с цингой предполагались солодовый отвар, хвойная эссенция, лимонная соль, горчица и патока. Сахара было взято всего 196 кг, и его выдавали по большим праздникам, таким, как Рождество или тезоименитство императора. Повседневным напитком экипажа был чай, его запасы за всё время плавания по причине хорошей сохраняемости пополнялись только дважды: в Лондоне и Рио‑де‑Жанейро.

Весть о готовящейся необычной экспедиции к призрачным берегам неведомого континента быстро разнеслась по российским городам и весям. Узнав о предстоящем трудном плавании своих соотечественников‑моряков, русские люди старались хоть чем‑то помочь. Известны факты, когда жители Санкт‑Петербурга, Кронштадта, окрестных деревень по своей инициативе доставляли на «Восток» и «Мирный», тогда стоящие у кронштадтского причала, долго хранящиеся продукты. И среди привычных были и необычные. Крестьяне Саламатин и Внуков привезли ценнейшие мясные продукты, приготовленные таким образом, что смогут сохраняться в течение… нескольких лет. Кстати, поставщиков особо ценных продуктов, в основном сухарей, мяса и капусты, Беллинсгаузен в своих записках перечислил поимённо за высокое качество их продукции, отдавая должное их мастерству и старанию «поспособствовать» необычной русской экспедиции.

Любопытно сравнить продукты двух экспедиций, которые разделило время в 163 года. К примеру, чем располагал «Адмирал Владимирский». На судне было несколько больших рефрижераторных камер, в каждой из которых поддерживалась своя постоянная температура для определённых продуктов: в одной 0°С, в другой минус 4°С, в третьей минус 8°С, в четвёртой минус 12°С. В них, кроме традиционных продуктов, из которых обычно состоит наше ежедневное меню, хранилась провизия, предназначенная для питания в холодных широтах Антарктики: много печени, в том числе и печень трески, а также высококалорийные колбасы, паштеты, мясные концентраты, богатые витаминами джемы, сгущённое молоко, свежие фрукты, цитрусовые, шоколад.

Поэтому необходимости заходить на Тенерифе у нас не было. И штурманы проложили курс в так называемую золотую точку океана – точку пересечения нулевой параллели (экватора), разделяющей нашу планету на Северное и Южное полушария, с нулевым меридианом, разграничивающим Восточное и Западное полушария. Кто и когда назвал эту точку «золотой», неизвестно, как неизвестно и время появления «серебряной точки», лежащей на противоположной стороне земного шара, – пересечении нулевой параллели и 180‑го меридиана. Но морские традиции живут среди моряков особенно долго и прочно. Поэтому, как и команды шлюпов «Восток» и «Мирный», мы начали готовиться к традиционной встрече в этой самой «золотой точке» с владыкой морей и океанов – сказочно‑мифическим Нептуном и его свитой.

Наш отряд уже пересёк Северный тропик и оказался в тропической зоне Атлантики. Иллюминаторы и наружные двери в тамбуры пришлось задраить, так как был включён общесудовой кондиционер. Во внутренних помещениях создавался внутренний микроклимат с постоянной влажностью и температурой плюс 18°С, а на верхней палубе с приближением к экватору ртутный столбик перевалил уже за плюс 40°С, а влажность доходила до 88%.

Мы вошли в печально известные «лошадиные широты». Дымка от испарений с поверхности океана была настолько густой, что плотно закрывала горизонт, и солнце не могло пробиться сквозь эту белесую пелену. Океан застыл, окаменел, на поверхности ни единой морщинки – огромное идеальное зеркало. В воздухе ни дуновения. Когда судно ложится в дрейф для производства океанографических измерений, на верхней палубе можно зажигать свечу, её пламя не то что не погаснет – не дрогнет. Такой штиль называют мёртвым.

От огромной влажности и нестерпимой жары всё вокруг становится отвратительно липким. На верхней палубе с каждой минутой дышать всё труднее. Гортань, а потом и легкие, кажется, забиваются мокрой горячей ватой. Ты каждой клеточкой тела начинаешь ощущать, как погружаешься в какую‑то вязкую, полупрозрачную жидкость, в которой ничто живое существовать не может.

Прикоснуться к металлу нельзя – сразу получишь ожог. Поэтому выходим на верхнюю палубу всегда в толстых зимних перчатках. Купание в забортной воде, которую насосы постоянно качают в бассейн на верхней палубе, облегчения не приносит. Да и ощущение самой воды как‑то притупляется, потому что её температура равна температуре воздуха. Так и хочется крикнуть в глухое, мутное пространство океана: какая же безысходность!..

Но спасение есть. Оно за первой же дверью в любую надстройку на верхней палубе. Там плюс восемнадцать, чистый прозрачный воздух, живительная прохлада минеральной воды из холодильника. И когда ты сделаешь этот шаг в надстройку, ты мгновенно начинаешь осознавать весь тот ужас полуторавековой давности: каково было здесь нашим предшественникам – без кондиционеров, холодильников и, главное, без мощных гребных двигателей вместо парусов, отданных на волю несуществующих здесь ветров.

В этих широтах моряки парусных кораблей вынуждены были терпеть трудноописуемые лишения. От безветрия паруса повисали, и деревянные коробки словно приклеивались к зеркальной поверхности парящего океана. Никто не знал, сколько придётся вариться в этой закипающей кастрюле – неделю, две, а может быть, два месяца. С течением дней из‑за густой, непроглядной дымки мореплаватели теряли своё местоположение, которое, как известно, определяли только по небесным светилам. Люди жестоко страдали от жары и жажды, тропического удушья и их неминуемых последствий – болезней.

Заканчивались продукты, была на исходе протухшая, застойная вода, которую хранили в деревянных бочках. И тогда, чтобы выжить, чтобы суметь перевалить‑таки через безветренные знойные широты, дотянуть до тех, где захлопают от первых порывов ветра, а потом запузырятся и напрягутся паруса, начинали резать лошадей, которых брали с собой для путешествия по вновь открытым землям. Потому многие поколения моряков‑парусников и называли эти широты «лошадиными».

Вот как описывает пережитое в то время в этих широтах на шлюпе «Мирном» мичман П.М. Новосильский в своём анонимном издании 1853 года «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера».

«15 октября… (1820 г.) Мы очень терпели в это время от жары. Ни днем, ни ночью не было от нее спасения. Иногда шлюп стоял совершенно неподвижно среди безмолвного, как бы усыпленного, моря. Ни одна волна, ни одна струйка не колебала зеркальной, необозримой его поверхности. Полуденные лучи солнца, проходящего чрез зенит, падали прямо на голову. Распущенный на шканцах тент мало помогал нам: хотя его и поливали водою, он вскоре опять совершенно высыхал. Все предметы, окрашенные черною краской, до того разгорячились, что невозможно было до них дотрагиваться. В каютах воздух был спертый, удушливый и имел какую‑то неприятную тяжесть. Но где болезнь, тут природа посылает и исцеление. Часто в штилевой полосе гремел гром, блистала сильная молния и зарница, и по временам лился самыми крупными каплями обильный дождь. Явления эти повторялись до 3° с. ш., тогда царство штилей и шквалов кончилось, и сегодня мы получили легкий южный ветер, который близ экватора обратился в юго‑восточный пассат.