Кто открыл Антарктиду. Военморы на шестом континенте

Поэтому уже при входе в сороковые широты у нас на «Владимирском» начались интенсивные тренировки по борьбе за живучесть. Вначале люди вздрагивали, когда по судну раздавался сигнал аварийной тревоги. Звучали колокола громкого боя и по общесудовой трансляции старший помощник командира капитан 3 ранга Александр Геннадьевич Кудинов возвещал: «Пробоина в районе двадцать третьего шпангоута! Ниже ватерлинии! Носовой аварийной партии приступить к заделыванию пробоины».

Матросы аварийных партий, возглавляемые старшим боцманом Владленом Павловичем Парфёновым и боцманом Николаем Паркаловым, сломя голову неслись в нос судна, на ходу прихватывая клинья, брусья, раздвижные упоры, кувалды – всё, что необходимо для заделывания пробоин. С нижних палуб доносились топот бегущих ног, громыхание аварийного инструмента, громкие команды, доклады и… соответствующий случаю военно‑морской мат как признак того, что работы по заделыванию пробоины вступают в свою решающую фазу.

Но наступали моменты, когда мы в своих офицерских каютах переставали быть лишь свидетелями происходящего, а становились его участниками. Тогда команда старпома касалась каждого из нас независимо от времени суток: «…Членам экипажа и экспедиции четвёртой и пятой палуб покинуть помещения! В индивидуальных спасательных средствах прибыть на шлюпочную палубу! Занять свои штатные места в плавсредствах!» И мы с Родинкой за секунды облачались в свою рабочую форму, спасательные жилеты и мчались на шлюпочную палубу к своему штатному баркасу, который уже висел на кран‑балках, готовый к спуску за борт, прыгали в него, занимая заранее отведённые каждому из нас индивидуальные места.

«Адмирал Владимирский» имел на своём борту три гидрографических катера, оборудованных довольно вместительными каютами, один рабочий катер открытого типа и четыре моторных баркаса, каждый из которых мог вместить до 50 человек. Кроме того, на шлюпочных палубах находились похожие на небольшие бочонки спасательные плоты. Чтобы их спустить на воду, не требовалось применяемых для других плавсредств кран‑балок с электрическими лебёдками. Достаточно нажать на педаль, находящуюся под «бочонком», как он выстреливался за борт. Ещё находясь в воздухе, он, как грецкий орех, раскалывался напополам, при этом открывался клапан газового баллона, и за 30 секунд плоский плот вырастал до размеров маленького спасательного островка, на котором могли разместиться 12 человек.

К тому же каждому из нас был выдан пробковый нагрудник, который необходимо было всегда держать наготове. Такой нагрудник имеет специальный подголовник, не позволяющий за бортом в воде захлебнуться даже потерявшему сознание, и светящуюся лампочку с блоком питания для обнаружения ночью на поверхности моря. Кроме того, мы получили по сигнальному патрону и брикету пищевого концентрата, который мог поддерживать силы оказавшегося наедине с океаном человека почти две недели.

Наверное, так, как проходили наши учения, начиналось бы и реальное бедствие, случись судну получить пробоину от «щенка» или айсберга. Но пока это были только тренировки, которые проводились почти каждые сутки. Люди должны были научиться не просто выполнять команды, а действовать автоматически и максимально точно. Испытывая немалые физические и психологические нагрузки, никто не ныл. В отличие от плавания в средиземноморских или тропических широтах, здесь каждый особенно отчётливо понимал, что цена победы в этой борьбе за живучесть равна цене поражения – это жизнь судна и его экипажа, твоя собственная жизнь.

А поддерживать такое мобилизующее состояние помогали наши бывалые мореманы, которые делились своими невыдуманными историями каждый день после обеда на взлётно‑посадочной палубе. Почему именно там? И почему только после обеда? Чтобы ответить на эти вопросы, надо поведать об одной морской традиции.

В длительном плавании возникает парадоксальная ситуация: человек устаёт не потому, что растрачивает физические силы, а наоборот – потому, что недостаточно нагружает свои мышцы. Физиологи подсчитали, что в замкнутом пространстве корабля моряк передвигается примерно в двадцать раз меньше, чем в нормальных условиях на суше. По этой причине у моряков появляются признаки гипокинезии: ухудшается внимание, развивается раздражительность, уменьшаются физическая сила и выносливость, наступают общая слабость и апатия.

Эти изменения через сорок‑пятьдесят дней плавания мне пришлось ощутить самому и наблюдать в поведении соплавателей, о чём расскажу позже. Но чтобы подобного не происходило или хотя бы происходило не так заметно для себя и окружающих, надо заставлять себя двигаться как можно больше дополнительно к тому, чего от тебя требуют твои обязанности. И поэтому каждый день после обеда, во время положенного по корабельному распорядку дня послеобеденного отдыха, все свободные от вахт и работ, выбирая самые просторные на верхних палубах места, парами, втроём, вчетвером начинают ходить по кругу довольно быстрым шагом.

В зависимости от конструкции корабля на нём могут быть «большой круг», «средний» и «малый». Когда появляется усталость, шаг замедляется. И вот уже образуются отдельные группы беседующих. Во время таких прогулок, как правило, обсуждают все насущные корабельные проблемы, рассказывают разные байки, порой самые невероятные. И, конечно, – невыдуманные морские истории. Но особенно разрастается круг слушателей, когда кто‑то из бывалых делится своим штормовым опытом. Есть же золотое правило: лучше учиться на опыте других, чем на своих ошибках.

Кстати, даже у меня, тогда ещё молодого капитан‑лейтенанта, была такая история. Случилось это в Средиземном море во время февральского шторма при пересадке группы офицеров штаба Средиземноморской эскадры с тяжёлого авианесущего крейсера «Киев» на плавбазу «Виктор Котельников». С «Киева» спустили за борт штатный трап, по которому мы спускались до его нижней площадки, а потом, улучив момент, когда подпрыгивающий на высокой волне баркас находился ближе всего к трапу, просто очертя голову прыгали в опять начинающий низвергаться вниз баркас. Прыгали с одной‑единственной надеждой, что там нас в любом положении поймают сильные руки матросов из команды баркаса…

А вот когда подошли к «Виктору Котельникову», то с его высокого борта нам предложили не штатный деревянный трап, а штормтрап (в переводе на понятный сухопутный язык – верёвочную лестницу). В этой ситуации первая опасность – волна может вдребезги разбить нашу деревянную лодку под названием «военно‑морской баркас» о борт плавбазы. Чтобы этого не случилось, матросы должны своими отпорниками (длинный шест с металлическим крюком на конце) во время навала на борт корабля упереться в него и удержать баркас от удара. У нас, пассажиров, в это время была другая задача: лечь на пайолы (на дно баркаса) и крепко‑крепко держаться за его банки (сиденья), чтобы при случившемся ударе о борт корабля тебя не выбросило за борт баркаса.

Оценивая такую экстремальную ситуацию, находившийся рядом со мной капитан 3 ранга решил проинструктировать менее опытного тогда ещё старшего лейтенанта: «…Когда наступит твоя очередь прыгать на штормтрап, помни о главном: на самой верхней точке подъёма баркаса на волне не просто хватайся за штормтрап, а постарайся подпрыгнуть, зацепиться за него как можно выше и при этом сразу поднять ноги, как будто ты на перекладине делаешь «склёпку»! Запоздаешь – планширем баркаса при ударе о борт корабля тебе обрубит ноги…».

Куда уж доходчивей. Я весь подобрался и с напряжением следил за капитаном 3 ранга, который выходил из баркаса первым. Он действительно очень ловко подпрыгнул при подъёме баркаса на волне, ухватился высоко над головой за штормтрап и сделал ту самую «склёпку». Но форменные офицерские брюки не выдержали такие вольные упражнения и разорвались по шву от ботинок до самых трусов. Опытный морской волк, не обращая внимания на произошедшее с его брюками, быстро поднялся на палубу плавбазы и, перегнувшись через борт, подхватил поднимаемый на шкерте с баркаса свой чемодан.