Лабиринт

Я сидел пораженный и раздавленный, а воспоминания все появлялись и появлялись в моей голове. Мне казалось, что я схожу с ума. Эван сидел и смотрел на меня, страдая не меньше. Он ждал, когда я немного приду в себя, и был очень напуган, так как не знал, как я поведу себя, вспомнив, наконец, все то, что должен был забыть навсегда. Когда в голове моей выстроилась страшная, но единственно верная картина произошедшего, одна лишь мысль застучала в ней: «Элиза!»

– Где она? Что с ней? Она жива? – я почти прокричал эти вопросы, и Эван испуганно закивал, мыча уверенно, давая понять тем самым, что дочь моя жива.

Он знаками показывал, чтобы я успокоился, и постоянно оглядывался на дверь, как будто боясь, что кто‑то может войти. Я же, понимая, что человек, которого я считал своим другом – всего лишь тюремщик, обозлился и закидывал его оскорблениями.

Я кричал, что он служитель сатаны и что его ждут все муки ада за то, что он сделал со мной. Эван сидел, опустив голову, и лишь кивал, соглашаясь со всем, что лилось на него.

Когда ярость моя улеглась немного, я вновь сел к нему за стол и, понимая, что без Эвана вряд ли узнаю, что же сейчас с Элизой, заговорил с ним, но уже более сдержанно и спокойно. Я попросил его помочь мне, и он закивал, грустно улыбаясь. Я не буду вдаваться в подробности нашего разговора, Эдвард. Это был непростой и мучительный момент.

Как мог, Эван пытался донести до меня все, что знал, и то, что мне удалось понять, повергло меня в ужас. Я задавал вопросы, а Эван всеми способами старался ответить на них. Он кивал, мычал, вскакивал и пытался изображать что‑то. Он мог писать, но, к сожалению, я не умел читать и, злясь на себя за это, поклялся освоить эту науку, если смогу спасти дочь и себя из ловушки.

Эван рисовал картинки, и они сводили меня с ума, так как изображенное на них говорило о том, что сражаться мне придется с силой, неподвластной никаким человеческим законам.

То, что мы стали жертвами нечистой силы, было неоспоримо, но как действовать против этих могущественных сил? Кое‑как объяснившись знаками, я понял, что сегодня вечером с очередной проверкой к нам приедет Уилсон, и мне нужно будет притвориться спящим, чтобы не выдать себя и не навредить Эвану. Он показал, что я должен внимательно слушать, о чем пойдет разговор, и я пообещал ему это.

 

–

 

Ближе к ночи появился чертов прихвостень Уилсон, и мне стоило больших усилий, чтобы не вскочить с кровати и не вцепиться негодяю в глотку. Он вошел по‑хозяйски и принялся расспрашивать Эвана о том, как мы живем. Он задавал вопросы, а Эван писал ответы на бумаге.

Я же лежал, отвернувшись к стене, боясь выдать себя хоть чем‑то. Уилсон спросил, как долго я уже сплю, и Эван написал ему, что я не приходил в себя уже три или четыре дня. Уилсон приблизился к моей кровати, и кровь застыла у меня в жилах. Он поднес руку к моему носу и, почувствовав дыхание, произнес:

– Жив пока, но думаю, ждать осталось недолго. Скоро с ним будет покончено.

Он приказал и дальше давать мне капли, насильно вливая их, если не удастся разбудить меня. Эван утвердительно замычал. Уилсон, довольный увиденным, похвалил его за преданность и собирался уже было уйти, но Эван замычал громко и настойчиво. На некоторое время в доме воцарилась тишина, и я понял, что он пишет что‑то. Через несколько минут я услышал ответ:

– Думаю, ты заслужил это, дорогой мой молчун, хотя старик еще жив, и работу свою ты не закончил. Я ценю твою преданность и, так уж и быть, просьбу эту выполню! – смеясь, сказал Уилсон. – Завтра вечером ты увидишь свою мать. Кректон привезет ее сюда. Часа три вам хватит, чтобы наговориться? – и, хохоча над своей жестокой шуткой, Уилсон покинул мой дом.

Я вскочил, трясясь от ярости и желания убить негодяя. Я спросил у Эвана, правильно ли я понял, что завтра к нам привезут его мать, и он, заплакав, как ребенок, закивал в ответ.

Как я узнал, она была служанкой графини, и сейчас ее жизнь зависела от того, доведет ли Эван до конца порученное ему злодейство. Мой несчастный Эван, как мне было жалко его!

Я почти не спал всю следующую ночь, Эдвард, ведь встреча с матерью Эвана была так важна для всех нас. Я наконец‑то смогу узнать что‑то о дочери и смогу поговорить с кем‑то, а ведь я не делал этого, как выяснилось, больше полугода.

Кое‑как дожив до следующего вечера, мы с Эваном приготовились к встрече. К назначенному часу я, как и предыдущим днем, лежал в кровати, делая вид, что нахожусь без сознания, а Эван сидел за накрытым столом. Услышав звук приближающейся кареты, он кинулся к двери и, распахнув ее, ждал, когда появится его мать. Я услышал, как зарыдала во весь голос женщина, и замычал, плача, Эван, и понял, что они обнимают друг друга. Глаза мои защипало, но я сосредоточился и ждал.

Скрипучий голос Кректона раздался в доме, и я сразу же вспомнил того, кому он принадлежал. Это был тот самый одноглазый слуга, что вез нас на встречу в имение в тот роковой вечер. Бесцветным голосом он сказал, что у Эвана и его матери есть три часа, и что по истечении этого времени он вернется за Колет – так звали мать Эвана – и отвезет ее в имение.

Когда дверь за одноглазым закрылась, я вскочил с кровати и так напугал этим бедную женщину, что она чуть было не завопила от ужаса. Эван прижал к себе испуганную мать, мыча что‑то успокоительное, пытаясь объяснить ей, что я не представляю никакой угрозы. Я же, желая исправить оплошность, заговорил ласково и учтиво:

– Мэм, простите меня, ради бога! Не бойтесь! Я прошу вас, только не кричите!

Я сделал несколько шагов назад. Эван, продолжая мычать, взял мать за руку и отвел к накрытому столу. Он усадил растерянную женщину и сам сел рядом, беспрестанно гладя ее по руке и улыбаясь. Колет недоверчиво смотрела то на меня, то на сына, не понимая, что происходит.

– Мэм, уверяю, я не причиню вам никакого зла, – продолжил я. – Меня зовут Смит, мэм, и это мой дом. Ваш сын – мой добрый друг, и я очень привязался к нему за то время, которое мы были вместе. Он стал мне почти как сын.

Женщина немного успокоилась, видя, что Эван улыбается и кивает всему мною сказанному. Она прижалась к своему гиганту и зарыдала у него на плече. Эван обнимал мать, целуя её руки и мыча что‑то ласково. Я знал, что они не виделись очень давно, и дал им время просто посидеть, обнявшись. Сам же я осторожно присел за стол напротив замерших в объятиях друг друга матери и сына.

– Мистер Смит, меня зовут Колет, – заговорила женщина через некоторое время, оторвавшись от груди Эвана и вытирая текущие по ее лицу слезы. – Я знаю кто вы! Простите, я так испугалась. Просто я не думала, что вы… – она замолчала, растерянно глядя на Эвана. – Вернее, я думала, что вы уже… – она замялась, и видно было, как ей неловко говорить обо всем происходящем.

 

Конец ознакомительного фрагмента