Лелег

Котелец добывали в ту пору близ поселения Криково неподалёку от Кишинёва в глубинных шахтах. Дороговизна удовольствия проживать в котельцовых домах не вписывалась в общенародный масштаб. Лишь зажиточные каймакамы, ворники, прочие наместники господарей, богатые бояре, феодалы, имея соответствующий достаток, могли позволить себе сие моллюсковое чудо. Вообще‑то подобный камень пилили неподалёку, у пещерного монастыря Сахарна. Но известняк в тех шахтах значительно уступал Криковскому. Посему батюшка Александр основательно готовил хозяйственный десант на Криковском направлении. Но первостепенная задача, конечно, правобережные Кодры, круглосуточная лесозаготовка. Остальные богатства, шелковистые медвежьи шкуры, роскошные лосиные рога, охота на кабана, гадание на цветке папоротника, любовные шашни с молодыми кикиморами – это на потом, когда первый жирок завяжется.

Хмель помогал совершенствовать фортификацию, создавать комплекс укреплений для засеки. Народ по всему фронту трудился с азартом и вдохновением, чему способствовало хорошее жалование, которое положил всем без исключения строго засекреченный боярин Рыдван, он же пан Ольгерд Смигаржевский, он же, теперь в прошлом, Альгис‑паша. И он же загадочный Лелег. Оставался ещё фонд финансов, ссуженных казной скаредного Сигизмунда, а также из стратегических сокровищ царя Алексея Михайловича. Впрочем, Их Величества не очень‑то щедрились. Основная часть золотого запаса была захвачена в боях во время дерзких экспроприаций в шляхетных поместьях и турецких городишках.

– Между прочим, в Краковском Вавеле замковые подвалы полны злата и серебра, – как бы между прочим пробормотал с причмокиванием Богдан, обгладывая увесистую куриную лытку, которую держал правой рукой в то время, как левая регулярно подносила ко рту огромный серебряный кубок с красным виноградным вином, весьма недурным на вкус и, судя по раскрасневшимся щекам, с немалым количеством градусов. – Что оно там, золото это, без движения лежит? Всё одно иезуиты проср…

Они обедали в просторной избе зажиточного казака, упросившего боярина временно у него пожить. Он же и прислуживал за столом. Угощения, конечно, царские. Икра чёрная, судачки, запечённые в сливках с сельдереем, зайчатина, курятина, гусятина, маслята под невероятно душистым, свежего отжима постным маслом. Брынза овечья, брынза коровья, мамалыга, традиционный соус муждей с чесноком. Стопкой высились плацинды с мясом, творогом и брынзой, рядом в глиняных тарелках аппетитными тушками мититеи, толстокожие гогошары в мёде. Миска чищеных грецких орехов. И кувшины с несколькими сортами вина, только что принесенными из погреба. Запотевшие, холодные, слышно было, как вино разговаривает и дышит. Живое!

Тоже одно из чудес света, молдавское вино. Волшебное, целительное, продлевающее молодость и чувство собственного достоинства. Моложавая, миловидная казачка, хозяйка дома споро подносила всё новые угощения. Не впервой уже сменила кувшинчики с пустых на полные. Улыбалась, чертовка, словно жемчугами сыпала по комнате, нахально очаровывала чёрными глазищами, в которых чего только ни сверкало, в основном, конечно, бесовские искорки. Того и гляди, душу чью воспламенят.

На первых порах ротмистра это смущало, он украдкой косился на хозяина, седовласого с длинным оселедцем и обвисшими, словно пакля, усами, а также бровями, как у старого луня, из‑под которых наблюдали хитрющие очи. Но, кроме почтения, взгляд не излучал ничего иного. Периодически ухмылялся на проделки благоверной, но совершенно не сердито. Казак очень хорошо понимал, какие у него гости в доме. Он бы совсем даже не возражал, чтоб супругу один или оба сразу почтенных господаря ублажили. Сам‑то уже охладел из‑за лет немалых, дремучих, из‑за ран, испещривших тело вдоль и поперёк грубыми рубцами, безобразными шрамами. А жёнушка молодая, в соку, жалко её. Ить ласки хочется голубушке. Ох‑хо‑хо‑х. Может, и дал бы Господь опосля деток.

Пока Рыдва пунцовел от подобных мыслей, Хмель опустошал кубок за кубком. Потом начал хозяюшке недвусмысленно подмигивать. Та, как бы невзначай, задерживалась подле него, потом и вовсе стала прижиматься то бедром, то, склонившись, вообще грудями. Прибежал какой‑то шустрый казачок, в дверь постучал, войти не решился. Хозяин сам шустро этак метнулся. Через пару минут, постучавшись, вернулся.

– Пробачьтэ, добродию, мэни трэба йты. Молдаваны лес прывэзлы.

– Ступай, милый, – Богдан встал, похлопал по плечу старого казака, задержал взгляд в его очах, по‑прежнему беззлобных, одно добродушие и благолепие. – Если какая помощь нужна, скажи.

– Та шо вы, добродию, яка допомога? Вы нэ хвылюйтеся. Усэ гаразд, – казак улыбнулся так лучезарно, что Богдану захотелось его обнять, что, собственно, он и сделал через хвылыночку.

Когда вышел, хозяйка‑казачка без обиняков уселась на будущего гетмана колени, обняла за могучую шею, и они слились в долгом, жадном поцелуе. Олег молча удалился, быстро зашагал вслед старому казаку, что был у него ни много, ни мало управляющим строительными работами. Когда догнал, слегка опешил, не ожидал увидеть на лице управляющего выражение полного счастья. Подумал: «С этими людьми надо ухо востро держать. Пока не прочувствую до конца. Если, конечно, сие вообще возможно».

Двоих старшин, охранников, собравшихся было следом за ним, жестом остановил, потом кивнул головой в сторону избы, где расслаблялся Хмель. Те молча поклонились, заняли прежнюю позицию у двери. Не спеша спустился к Днестру. Прошёл мимо костров, вокруг которых сидели гуртами казаки, простые работяги в каких‑то замысловатых одеждах, то ли молдавских, то ли вообще турецких. Ватаги мальчишек носились по берегу, кто с деревянными сабельками, кто с такими же деревянными пистолетами и мушкетами. Витал ядрёный запах варёного лука и рыбы. Наверно, уха на ужин поспела. Рдеющие облака тянулись к западу, пытаясь согреться в остывающих лучах ускользнувшего за горизонт светила. За ивняком в невидимых болотцах заливались лягушки, кто‑то таинственно ухал вдали. Где‑то на другом берегу взвыл, как оборотень, разбойный волк.

Над поверхностью воды зарождался туман, сперва тоненькой прослойкой, потом уже заметный, с надменной поволокой. Интересно, сколько в мареве этом воды? Это же целые облака, огромные, сырые, тяжёлые. Пудов, наверно, тысяча, а может, и больше. Столько же и вверху, днём, когда всё небо укрывают от палящего зноя. Там вообще миллионы центнеров. Откуда у природы силища такая?

Он прошёл дальше, где людей уже видно не было. Диковинные деревья смущали таинственностью, кусты кутались в белёсые шали. Над ним чёрными росчерками метались летучие мыши. Звёзды показались, мерцать начали. Мелкие, невзрачные, не такие, как в России. Да и в Польше крупнее гораздо. Наверное, здесь из‑за тёплых испарений воздух полупрозрачный. Словно вуаль на личике девушки. Господи, где ты сейчас, Михаэла, жива ли? Нет, конечно, жива, что это я мысли такие допускаю в голову!

Впереди за кустарником и корявыми ракитами показался дымок от костра. Стали слышны голоса, перемежающиеся громким смехом. Казачий пикет. Поодаль где‑то, невидимые, курсируют конные патрули. Неожиданно Олегу привиделось между тремя солидными, в обхвате не меньше метра берёзами, едва различимое свечение. В тех болотистых местах берёзки вообще‑то не росли. Что и удивительно. Эти откуда? Обступили огромный валун и словно взяли его под охрану. Рядом с одной из почтенных притулилась берёзка помоложе, вполовину ростом. Что бы это значило? От валуна поднималось к верху нечто вроде холодного жара. Альгис его видел отчётливо. Замер в ожидании чего‑то уже знакомого, для него привычного.