Лелег

Пруды давали рыбы столько, что современному обывателю поверить в ту историческую реальность очень затруднительно. Надо вспомнить, что вокруг прудов разрослись целые поселения. Обслуживающий персонал, охрана, боевое обеспечение. Специалисты по разделыванию, засолке рыбы, изготовлению балыков и прочих деликатесов. Даже имелись мастера по разведению мальков. Не само ведь по себе процветало рыбное изобилие. Его именно выпестовали с помощью невероятного трудолюбия и знаний. Рыбу постоянно прикармливали, для чего выращивались целые поля гороха. Много высевали подсолнечника, из семечек давили невероятно пахучее масло, а калорийный жмых, конечно же, рыбам. Батюшка Александр засеял также несколько наделов неизвестным на ту пору в Молдавии зерном – кукурузой. Привезли несколько мешков знакомые монахи‑миссионеры. Специально для него в знак благодарности за некие оказанные батюшкой услуги. Первые же урожаи повергли казаков и тамошних молдаван в шок. Посеяли три мешка, собрали более трёхсот. Вскоре, наряду с просяной, на столах появилась мамалыга из кукурузной муки. Второй по сути хлеб. Однако отец Александр призвал держать сие пока в секрете, а сами поля укрыть от посторонних глаз лесопосадками и строго охранять патрулями.

Были разбиты сады на довольно‑таки больших площадях. Урожайность в плодородных молдавских землях всегда отличалась фантастичностью, особенно когда трудолюбивая хозяйская рука проявляла недюжинную заботу, нежность и умение. Ни одного, к примеру, яблока не пропадало в тех садах. В дело шло всё. Фрукты сушились для компотов, остатки шли на корм скоту. Даже так называемые огрызки ни в коем случае не выбрасывались. Их также высушивали, потом перемалывали в муку и вместе с мамалыгой, макухой и гороховой кашей отдавали лакомиться рыбам.

Когда открывали шлюз и вода убегала, дно прудов оставалось устлано рыбой чуть ли не на метр. Собирай, не ленись. Да Богу молись, благодари, кайся и не греши в дальнейшем. Днестр со своими притоками всегда был благосклонен к людям. Забегая на три века вперёд, хочется припомнить такой же, почти сказочный эпизод. Это было во время румынской оккупации. Население грабили, чуть что не так, пулю в лоб, не разбираясь, мужчина, женщина, старик либо дитё. Каждый румынский солдат считался хозяином, правителем, судьёй и палачом. К зиме наступил жестокий голод. Румыны выскребли не токмо сусеки с продуктами, но и души опустошили. Днестр сковало толстым льдом, морозы на ту пору выдались необыкновенные. Затихорившиеся по домам рыбничане начинали уже припухать с голоду. Матери сутками стояли пред образами на коленях, моля пощады, прощения и защиты. Но нашлись патриоты, до смерти преданные батюшке Днестру, несмотря на отощавшее состояние организма. Срочно требовалось проруби колоть, чтобы рыба не задохлась подо льдом. И вышли несколько стариков с ломами, бурами на реку. Как вдруг…

Из лунок брызнули серебристые фонтаны. В эту легенду теперь мало кто верит, но как не внять рассказам ветеранов, сие зривших собственными очами? Иначе выжили бы в ту зиму приговорённые к голодной смерти рыбничане? Из каждой проделанной проруби выбрасывалось рыбы центнерами, прямо на лёд. Оповещённое население ринулось к реке с корзинами, мешками, вёдрами. Слава богу, мороз трещал, крепко лютовал, фашисты‑румыны боялись нос высунуть и весть о чуде на реке не восприняли, как объективную реальность.

Не было тогда, как и в семнадцатом веке, ни ГЭС, ни плотин, ни фабрик‑заводов. Рыба обжиралась в тёплых кормовищах, плодилась с геометрической прогрессией. Господь только ладони потирал, радуясь безупречности своего хозяйственного планирования на несколько столетий вперёд. Но мы, гомо сапиенсы, самоуверенные в своём свободомыслии, очень возможно, и ошибаемся. Не на столетия, на многие эры Господь планы свои составлял. А может, и вовсе не планировал ничего. Ибо планирование предполагает временные разделы, графы и пункты. А у Бога нет ни пространства, ни времени. Всё, что нам кажется каким‑то процессом, есть нечто единое, неделимое и нашему скудному мировоззрению пока не подвластное. Бог нам ссудил один совершенный дар: видеть, что есть хорошо, что плохо. А если уж выбирать, то извольте, сами‑с.

Урсула родилась под Мюнхеном, в герцогстве Баварии в благородной, но обедневшей фамилии. Её дед по материнской линии принадлежал к знатному семейству Габсбургов. Дитя имело премилую внешность и по мере взросления превращалось в прелестнейшую девицу. Принадлежность к Габсбургам предоставляло ей право претендовать на роль невесты короля, но её старшие сёстры, менее привлекательные, на этом поприще претерпели фиаско, отчего над семейством зависло нечто вроде чёрного рока. Неудачные браки с королём Сигизмундом Августом поставили точку на тронных вожделениях их семейства, и Урсула продвинулась лишь в гофмейстеры королевы. И то благодаря покровительству эрцгерцогини Марии.

Она с детства воспитывалась в строгом религиозном духе, была фанатичкой иезуитов. По прибытии в польско‑литовское содружество очень быстро стала самой влиятельной особой при королевском дворе Сигизмунда Третьего. В совершенстве овладев польским языком, добилась высокого положения, а также неизменных кривотолков, шума и брани со стороны завистников и недовольных. Сложилось так, что мадам Мэйерин была вовлечена во все государственные дела. Её влияние непосредственно на короля порождало всевозможные домыслы и слухи. Она стала главной гувернанткой Сигизмундовых детей и наблюдателем королевских медсестёр, некоторые из которых, в основном протестантки, её возненавидели до глубины души за иезуитство и шашни с молодым Владиславом, старшим сыном. Да и с самим Сигизмундом. Смерть первой королевы развязала Урсуле руки, и отношения с сановными мужчинами стали всё чаще выходить за рамки привязанности наставницы и хозяйки. Практически во всём заменила покойную супругу. О чём Урсула постоянно докладывала эрцгерцогине Марии, обрисовывая все детали, касающиеся и жизни короля и состояния дел его государства.

В это время в многодетном семействе Карла Второго, эрцгерцога Австрии, росло тринадцатое по счёту, очаровательное дитя, солнечная девочка по имени Констанция. С золотыми кудряшками, синими глазами и длинными ресничками. Ей уже исполнилось десять годков, когда наш герой Сигизмунд вдруг овдовел. По причине последнего обстоятельства Речь Посполита погрузилась во мрак королевской меланхолии, в сумеречных пространствах которого привидением витала тень фаворитки Урсулы Мэйерин, насаждавшей иезуитский дискомфорт среди обитателей замка, так как она чуть ли не официально заменила собой королеву.

В неземных сферах, там, где решаются кармические вопросы относительно холостяцкого положения польского монарха, однако, уже начались подвижки. Юная Констанция расцветала всё ярче и ярче. Она становилась девушкой и по миловидности могла соперничать с первыми красавицами Европы. Тем более что родословная позволяла иметь шансы на самые высокие общественные положения, которых могла бы удосужиться смертная душа. Констанция приходилась внучкой Фердинанду Первому, императору Священной Римской империи, а также последней представительнице дома Ягеллонов Анне Богемской и Венгерской, правившей королевствами Чехии и Венгрии. Это по отцовской линии, а по материнской она была внучкой герцога Баварии Альбрехта Пятого и Анны Австрийской, принцессы Богемской и Венгерской из того же дома Габсбургов.

Собственно, для Сигизмунда все эти титулы и регалии были не внове. Покойница Анна, супруга, являлась Констанции старшей сестрой. Их матушка Мария Анна Баварская вдруг подумала, что терять статус королевской тёщи в сложившейся кармической ситуации было бы непростительно. И без обиняков, прямо во время похорон старшей дочери шепнула зятьку на ушко:

– Прошу обратить, сир, внимание на невероятное сходство характером и внешностью с покойной Вашей супругой сего чудного создания, моей младшенькой Констанции. Вы только взгляните на неё.