Лелег

Необыкновенная даль, волшебное приволье! Казалось, ни одной живой души. Ветер успокоился, тишину ничего не тревожило, так как ещё не полностью освободилась из дневного заточения госпожа мгла со своими цикадами, хрущами, бабочками‑бражниками, совами, ужами, волками, лисами и прочими ночными тварями. Однако свежестью пахнуло щедро, воздух начал пресыщаться хмельными ароматами чабреца, мелиссы, медуницы, полыни.

Удивительной красоты в такие мгновения Буджакская степь! Аль‑гис, подложив под затылок седло, улёгся в пушистый ковыль и, очарованный, принялся наблюдать за появлением первых звёзд. Поодаль в лощинке, замаскировавшейся зарослями фиолетового шалфея, прелестного сиреневого бессмертника и густым кустарником, уплетал сочную траву ахалтекинец редкой изабелловой масти, стреноженный на ночь. Породистый жеребец не просто был красив, с горделивой выразительной внешностью, кремовой отмасткой хвоста и гривы, но уникален невероятной выносливостью и собачьей преданностью. Подарок самого Стефана Батория, великого короля польского и литовского, за дерзкие вылазки на русскую территорию, в одну из которых сводный отряд чуть не захватил царя Иоанна, которого русичи именовали никак иначе, как Грозный.

Давно было. Теперь и царь, и король другой, да и вылазок таких масштабных по наглости уже не получается. И никогда больше не получится. После подлой польской оккупации мудрёную засечную оборону выстроили русские воеводы, чёрт ногу сломит. Войско неуклонно набирает мощь. Тайная канцелярия заработала, как положено таковой в могущественной державе. Действительно, Русь ныне не просто союз некогда разрозненных княжеств, но империя, пред волей которой бледнеют и поляки, и литовцы.

Тем временем собака‑туча, так и не сумев полностью заглотить светило, стала переваривать самоё себя, расслаиваться, иссыхать, в конце концов, рассеялась на мелкую пыль, осевшую к горизонту тонкой сумеречной полоской. Закат воспылал в полную мощь своего красноречивого великолепия, всей палитрой необыкновенных оттенков, их изысканного сочетания, передать истинную красоту которых не в силах даже самый выдающийся, самый талантливый живописный мастер. Спас нерукотворный!

Разомлев, почувствовал, что засыпает. По старой солдатской привычке несколько раз глубоко вдохнул, где‑то на полторы‑две минуты задерживая воздух и максимально расслабляя мышцы. После чего позволил одной половине мозга отключиться, вторую поставил на дежурство, в караул. Закрыл глаза, сквозь веки продолжая наблюдать меняющиеся световые проекции, которые и успокаивали, и убаюкивали. Через пару часов заступит в караул другая половинка, а первая соответственно отключится. Альгис предполагал таким образом отдыхать до полуночи, после чего, налегке перекусив просяной лепёшкой с овечьей брынзой, продолжить путь.

Рядом, по правую ладонь, лежала редкая на ту пору карабела с рукоятью «орлиная голова» и загнутым книзу набалдашником, не каждый шляхтич подобной похвастается. Клинок особой иранский стали. Поговаривали, таковой на земле нет, с неба падает. Вообще‑то кара‑белы появились и в Молдавии, и на Балканах, видел у кого‑то своих, русичей. Польская всех удобнее. Альгис ею дорожил. Уникальная сабля тоже была подарок, происхождением которого гордился особо.

В своё время служил под командой польного гетмана литовского Христофора Радзивилла по прозвищу Перун. Совсем юный был, только‑только оперившийся, к нему шляхтичи относились этак снисходительно свысока. Пока не произошло нечто. Молодой панцерный казак спроворил дерзкий в глазах шляхты и самого Радзивилла подвиг. Ни много ни мало, предотвратил нападение стрельцов на польский стан. Первым бросившись против значительно превосходящего противника, внёс в ряды царского разведывательного отряда сумятицу, изрубил половину, а после, истекая кровью, чудом сумел вывезти тяжело раненого своего непосредственного командира и наставника оршанского старосту, грозного Филона Кмиту, героя громких сражений, живую легенду, красу и гордость Речи Посполитой, славного рубаку. Ко всему личного друга коронного гетмана.

Ту беззастенчивую версию безудержно в себя влюблённый Радзивилл проглотил, как голодный судак смачного карасика. Произошедшее на самом деле имело совсем иной сюжет, в завершение которого удалось избежать пленения Ивана Грозного со всем семейством. Аль‑гис нагнал «достоверно» живописным докладом на ясновельможного немало страху. Появление под самым носом боеспособных дружин в кровожадные планы гетмана никак не входило. Кто такие стрельцы, русофоб Радзивилл достоверно ведал, встреча в открытом бою с царскими головорезами не сулила ничего приятного. Пришлось в срочном порядке менять стратегию. В то время, как посланные Альгисом крестьяне, которых спас от лютой смерти, сумели предупредить царскую охрану. И в тот же вечер Иоанн Васильевич покинул городишко, который наутро Радзивилл с Кмитой собирались брать стремительным приступом. Покуражиться над короной Российской империи католическим трансвеститам так и не удалось. Если бы мог пан польный гетман литовский хотя бы догадываться, за какой на самом деле героический гешефт вручил панцерному казаку Альгису Сабаляускасу драгоценное именное оружие.

Король Речи Посполитой Стефан Баторий всё пытался навредить русскому царству, то и дело напутствуя гетманов на кровавые рейды в глубь российских владений. На рубеже веков сия блажь овладела психикой Батория полностью. Он сделался одержим навязчивыми идеями, маниями и вообще иллюзорным восприятием исторической действительности, искренне веря, что все эти истероидные вылазки – панацея от ненавистного русского духа, что основное русское войско будет отвлекаться, оголять участки главной обороны, где можно было бы ударить по‑настоящему.

Король предоставил Радзивиллу большие, в том числе и мобилизационные, полномочия, чем не замедлили воспользоваться секретные службы Московии, без особого труда внедряя своих агентов. Планы тайной канцелярии были затейливо проработаны и уже испытаны на практике не только в Польше. В начале семнадцатого столетия агентурная сеть покрывала страны балканского направления, Иран, даже Китай.

Турецкому султану постоянно служили верой‑правдой русские, польские, молдавские, литовские бояре, всяких мастей казаки, которым по большому счёту было всё равно, на кого спину гнуть, лишь бы платили хорошо. Султан не скупился. Империя набирала обороты, становилась мощной, являя пример удачно спланированного космополитизма, предполагавшего приоритетное турецкое начало. Османы брали к себе наёмников со всего мира, прикармливали, порой даже возвеличивали до немалых масштабов, добиваясь ответной преданности, за искренностью которой строго следила соответствующая тайная стража. Служба разведки в османской империи была на высоте уже в те поры.

Именно турецкий султан прислал в знак расположения и благосклонности, а также с намёком на искренний союз против московитов, польскому королю необыкновенное новшество, саблю‑карабелу с ножнами, отделанными золотом и драгоценными камнями. Польские мастера‑оружейники оценили по достоинству и, пытаясь изготовить подобие, усовершенствовали рукоять. Однако, не сумев разгадать состав сплава для клинка, покупали, как и турки, в Иране, куда в те годы боле всего падало метеоритов.

Польская сабля получилась удачнее, чем экземпляр султана. Каким‑то образом она попала к Радзивиллу. Может, оружейники хотели обозначиться в его глазах как гении своего дела. Гетман же довольно прохладно отреагировал, поскольку подобная уже была у короля, и его неприятно шпыняло изнутри жало ревности. При первом удобном случае легко от неё избавился, чем доставил, как мы уже знаем, большую радость своему панцерному казаку‑герою.