Лукавый Шаолинь

Но иногда эти солидные люди на минуту (буквально на одну!) становились самими собой. И, казалось, их Шаолинь близок.

– Прости, Иней, – вдруг тихо сказал Гоша. – Хороших тебе покатушек.

А Кеша промолчала и как‑то странно взглянула на меня.

Лишь перед сном она зашла ко мне и спросила:

– Ты влюбилась в байкера?

– Еще не знаю.

– Может, не надо? Хотя… Мотоциклисты любить умеют.

– А что ты хочешь? Чтобы я стала встречаться с хорошим мальчиком‑филологом?

– Нет, Иней, не хочу, – замотала головой Кеша. – Лучше уж с байкером.

Она положила свою прохладную руку мне на лоб. Наверное, это означало ласку. А я сбросила ее и резко сказала:

– Только не начинай разговор про секс и средства предохранения. Умоляю.

– Не буду. Раньше надо было, – усмехнулась Кеша. – Теперь‑то ты сама многому можешь научить своих престарелых мамочку с папочкой.

Я улыбнулась в темноте. Ироничности у моих родителей было не отнять.

И почти сразу провалилась в сон.

4

А потом я стала героиней асфальта. Потому что мы с Шадовым катались четыре часа, прерываясь только на заправку.

Страх ушел. И я балансировала на волнах наслаждения, смешанного с адреналином. Когда байкер гнал под двести километров в час, я обнимала его изо всех сил, вздрагивая от порывов холодного ветра. Прижимаясь к нему бедрами, чувствовала, как к голове приливает кровь. Я покорила асфальт и больше ничего не боялась, потому что за рулем сидел король дороги.

– Что ты чувствуешь? – спросил Шадов.

Мы стояли у моего дома ночью и смотрели на звезды. Его лицо закрывала подшлемник – специальная черная маска, похожая на грабительскую.

– Я чувствую, что живу. Это всегда так… непередаваемо хорошо? Почти как стоять в светлой зоне под тенью серебряной церкви.

– Да. Просто в первый раз удовольствие особенно острое, героиня асфальта.

– Спасибо. Ты показал мне другой мир. Хотя, может, я живу в иной реальности?

– Это каждый выбирает сам.

– Не хочу больше быть хорошей девочкой.

– Тогда поехали еще кататься. Невозможно быть паинькой на дороге.

И мы ездили буквально до сладкой боли в ногах.

Прошло две недели. Мы обкатали весь город и добрую половину области. Вайшнавский показал мне базу клуба, к которому принадлежал – Хаусклаб. И объяснил, что почти каждый байкер в Верене принадлежит к какой‑либо группировке. Шадов был из «Синего сокола», носил красно‑голубые нашивки на джинсовом жилете и честно платил клубные взносы.

Две недели покатушек, драйва и задушевных разговоров. А я так и не увидела лица мотоциклиста, хотя мы встречались каждый день. В душе зашевелилось смутное беспокойство. И невольно вспоминался кошмарный сон из детства – человек с мешком на голове. И пусть байкер носил черную маску, не важно. Я стала чувствовать себя неуютно рядом с ним.

Эля бы попыталась силком сорвать с него маску. Я была пацифисткой, студенткой филологического факультета, девушкой из хорошей семьи, в конце концов! И такой способ отмела сразу. Выход подсказал сам мотоциклист:

– Жарко сегодня. Поехали на Веренское водохранилище.

– Отличная идея. Я там еще не была, а говорят, место красивое и вода чистая. Захвачу купальник.

Двадцать пять километров – не расстояние для байкера. Тем более для байкера на «Хонда Шадов». И вскоре я уже раздевалась, игриво улыбаясь Вайшнавскому. Черный купальник выгодно подчеркивал мое загорелое стройное тело и высокую грудь. Вода сверкала на солнце и манила броситься в нее с разбега.

Но вдруг я ощутила странную тоску. А скорее светлую грусть. Где‑то со дна послышался тихий голос: «Иней, Иней!». Здесь было так хорошо и спокойно. И до пасторальности мило. Медленно‑медленно я вошла в теплую воду. И вдруг стало тяжело дышать. Я с горечью подумала, что не нужна никому, даже Кеше с Гошей, даже этому байкеру с чуть раскосыми синими глазами.

– Иней, стой! – закричал Шадов.

Его крик привел меня в чувство. Выбравшись из воды, я подошла к мотоциклисту.

– Ты очень странно выглядела, – сказал он. – Глаза такие пустые, равнодушные. Как будто ты не в нашем мире. Движения замедленные.

– Наверное, на солнышке перегрелась, – я попыталась улыбнуться. – Просто показалось, будто бы кто‑то меня зовет. И церковь отражается в воде.

– Нет здесь никакой церкви, – удивился мотоциклист. – Да и кто тебя может звать?

– Еще и мысли нехорошие в голову полезли. Вспомнился один кошмар… Покажи свое лицо, друг!

Тот вздрогнул.

– Зачем тебе его видеть? Зачем?

– Чтобы не бояться.

– Ты не будешь со мной общаться после этого.

– Сними маску! – крикнула я.

– Нет!

Я попятилась. Но за моей спиной лежало Веренское море. Море, которое звало нырнуть и не возвращаться. Отступать было некуда. Мне снова показалось, что я слышу чей‑то далекий голос: «Инна! Инна!»

– Покажи свое лицо! Или мы больше никогда не увидимся.

И тогда он снял маску. Наши глаза, мои ярко зеленые и его синие, встретились. А потом я увидела его лицо. Без каких‑либо уродливых дефектов, даже по‑своему привлекательное. И уж точно мужественное и волевое.

Но это было лицо сорокалетнего мужчины, ровесника моих родителей! А я‑то считала байкера парнем на пару лет старше себя. Даже его голос был молодым и высоким. Сначала мне захотелось убежать. Затем – броситься в Веренское водохранилище. Или заплакать навзрыд. Но, наконец, я пересилила себя. Крепко сжала его на удивление маленькую ладонь и почти твердо сказала:

– Это ничего не меняет. Совсем ничего.

5

В детстве я считала, что у каждого одинокого человека есть свой беспечный ангел. У семейных людей их хранители не дремлют: занимаются матримониальными делами, покровительствуют рождению детей и заботятся о престарелых родственниках.