Любовь, предавшая себя

Ребята вдвоем вошли на веранду и встали у входа, как будто не зная, что дальше делать. Под ногами у них растекалась грязная лужа.

– Так, Самат, снимай ботинки и брюки. Я сейчас сполосну штанины в бочке и вымою твои ботинки.

– Нет Эль, ты что, как это ты будешь мыть мои ботинки? И как я буду без штанов?

– Да ладно тебе. Снимай, давай, я отвернусь. Сдерни покрывало с кушетки и обмотайся им. Стесняться он вздумал, а жениться не стесняешься? Давай скорее, мне тоже переодеться надо.

 

Не прошло и полчаса, как на журнальном столике появился горячий чайник, чашки, ложки. На блюдечке с золотой каемочкой светились зеленью бруски мармелада. На плоском блюде высилась горка золотистого хвороста, в стеклянной вазе плавали бордовые вишенки, утопая в сладком тягучем сиропе.

Эльмира, в махровом желтом халате, разливала чай. Дождь по‑прежнему стучал по шиферу крыши. Ветер качал ветки яблонь, словно стараясь выполоскать их листья под холодными струями дождя. Разгулялась непогода не по‑летнему.

Однако, ребятам не было до этого дела. Им было хорошо вдвоем. Хорошо пить крепкий ароматный чай с вареньем и хворостом. Приятно беседовать, либо молчать, слушая шум ветра. Ничего, что сегодня дождь. Солнышко после него светит ярче, небо становится синее, трава зеленее.

 

***

Дождь шел и шел и, кажется, не собирался останавливаться. На веранде явно похолодало. Чайник остыл. Возникло некоторое замешательство. Как‑то неловко получается. Сидит гость, завернутый в покрывало, хозяйка перед ним в банном халате восседает. Ребята посмотрели друг на друга и засмеялись, оба враз поняв комичность положения.

– Только бы мама не вышла посмотреть, что я тут одна делаю. Вот будет номер! Хотя, она со мной сегодня не разговаривает, делает вид, что меня нет. Поэтому не придет. Наверно.

– Я догадываюсь, за что ты наказана. Халима апа не хочет, чтобы ты выходила замуж.

– Ну, да, ей не нравится мое решение. Боюсь, что мама не захочет меня понять. Она очень хорошая, любит меня, беспокоится. Ей кажется, что я легкомысленная и глупая. Доля правды в этом есть. Не легкомысленно ли мы с тобой поступаем? Ты меня совсем не знаешь, я тебя тоже. Может не будем торопиться?

– Элечка, мы же все уже решили. Мои родители готовятся к никяху. Как раз об этом я пришел поговорить с твоей мамой, да уж не знаю, как разговаривать с будущей тещей без штанов.

– Без разницы, Самат. Хоть в штанах, хоть без штанов мама с тобой говорить не станет. Она уже высказала свое мнение, и не примет в зятья никого кроме Михаила. Теперь хоть камни с неба вались, мама своего решения не изменит. Характер у нее такой.

– Что же нам делать? Как‑то надо же договариваться. Отец собирается завтра сватов засылать, чтобы было все по правилам, по‑хорошему.

– Даже не думайте! Уйдут сваты не солоно хлебавши. Ума не приложу, что делать. Маму жалко, она так переживает. Поступить, как она велит, тоже не могу.

– Ладно, сделаем так. В субботу, после танцев, я тебя «украду». Ты заранее соберешь самое необходимое и оставишь вот тут на веранде. Я пойду тебя провожать, ты заберешь сумку, и Рамазан на своей машине увезет нас в дом моих родителей. Конечно, если ты согласна. А утром Люция с Рамазаном сообщат твоей матери, что ты уже замужем и пригласят на никях.

– Самат, так поступают уж в крайних случаях, когда невесту силой замуж за нелюбимого выдают. У нас в городе лет десять уж невест не «крали». Конечно, до сих пор бывает, что сначала никях, после заявление в Загс.

– Элечка, милая, разве у нас есть выход? Я не могу ждать месяцами, годами, когда Халима апа примет меня, полюбит и даст согласие на наш брак. Я мечтаю, чтобы ты скорее стала моей женой. Просыпаясь, хочу видеть твое любимое лицо, твою улыбку. Поверь, ты будешь счастлива со мной. Давай поступим так, как я предлагаю, раз по‑другому не получается.

– Ладно, Самат, пусть будет так. Знаю, что мать меня никогда не простит. Но что я могу поделать?

– Простит, моя хорошая, она же твоя мама. Пожалеет и простит. И ко мне привыкнет, пусть не примет как сына, и не надо, у меня есть своя мать.

Я так рад, что ты соглашаешься со мной, что даже есть захотел. Очень уж вкусный у вас хворост, сто лет такого не ел. А варенье, язык проглотишь, такое ароматное, ягоды мягкие, во рту тают.

Эльмира засмеялась: «Ах, ты льстец! Нравится, так угощайся. Пересаживайся на диванчик, сейчас подвинем столик и будем есть хворост. Я люблю макать его в варенье и запивать чаем. Знаешь, как вкусно? Только чай холодный, греть не буду, не хочу маму беспокоить».

Ребята уселись на диван. Рядом поставили столик с угощением. Самат протянул ноги в кресло, Эля села, подогнув под себя ноги и укрыв их подолом длинного халата. Она не то чтобы замерзла, как‑то зябко стало.

Самат почувствовал это, подвинулся ближе к девушке, обнял за плечи. Эльмира не отодвинулась. Ей нравилось, как от него пахнет, нравились его осторожные прикосновения. Она провела тыльной стороной ладони по щеке Самата. Не колючий, кожа гладкая, приятная. Тот, в свою очередь, взял руку девушки в свою руку и стал мягко‑мягко целовать ее пальчики, ладонь.

Так они сидели прижавшись друг к другу, привыкая к новой незнакомой нежности, тихо и осторожно, боясь спугнуть зарождающуюся любовь.

И тут, как гром среди ясного неба раздалось:

– Это что за явление Христа народу? Что это такое?

Халима апа брезгливо, двумя пальцами подняла со спинки стула брюки Самата и швырнула их на диван.

– Я спрашиваю, что это такое. Вам здесь Дом свиданий что ли? Вы ошиблись адресом, молодой человек. Вон отсюда, и чтобы я Вас никогда тут не видела, чтобы духу Вашего не было!

Посмотрев на дочь, она произнесла: «Дрянь!» и хлопнула дверью.

 

***

Эльмира вздрогнула от маминого хлесткого «Дрянь», как от удара кнутом. Она застыла в том положении, в каком сидела. Глаза наполнились слезами, она вся задрожала. Самат легонечко погладил ее по голове, поцеловал в глаза.

– Вставай, милая, собирайся. Пойдем, я тебя здесь не оставлю, пойдем прямо сейчас ко мне.

Эля смотрела на него с каким‑то недоумением, слезы текли по щекам, губы дрожали.

– Мама меня никогда не обзывала, слышишь, никогда. За что она со мной так? За то, что я не хочу, чтобы об меня вытирали ноги? Я не понимаю, за что.

Эльмира встала с дивана, раскрыла окно, плотнее запахнула халат на груди.

– Одевайся, Самат. Правда, тебе пора уходить, я сейчас с тобой не могу пойти. У мамы сердце больное, если с ней что случится, я себе не прощу. Нельзя ее оставлять одну.

– Так ведь и в субботу ты побоишься ее оставить. Чего тянуть, оборвать сразу и все. Пойдем, хорошая моя, не бойся, ничего с ней не случится.