Любовь, предавшая себя
– Обещал. Тогда мне казалось, что мы с женой разведемся, мы ругались постоянно. А сейчас все изменилось, Алька тоже беременна. Вот как мне быть, тебя с ребенком бросить, или жену с двумя детьми. Еще не поздно, делай аборт, не ты первая, не ты последняя. Мать у тебя в больнице работает, договорится.
Он врал. Нагло врал. Не была Альбина беременна и не собиралась больше рожать. Господи, горбатого могила исправит. Сколько слез она из‑за него пролила, сколько пересудов перенесла. Он опять за свое. Права моя сестренка. Надо сразу рвать и навсегда. Так и нужно ей сказать: «Эльмира, сестренка моя, не слушай никого. Поступай как считаешь нужным. Ты абсолютно права».
***
Все, завтра на работу. Эле нужно пройти до больницы по улице минут десять. Затем зайти в здание, подняться на второй этаж и войти в кабинет. Нужно выспаться. Нужно выглядеть свежо и беззаботно. Первый раз в жизни Эльмира выпила две таблетки снотворного. Помогло. Уснула, как убитая.
Проснулась Эля на заре, вышла в сад. Ее окутал запах травы и цветов, готовых вот‑вот распуститься. Вставало солнце, пели птицы, розовели на востоке облака. Эльмира собрала ладонями влагу с темно‑зеленых листов георгина и приложила к лицу.
В этот момент ей казалось, что дальше в жизни ничего хорошего не будет. Ее никогда не обрадует щебет птиц, синеющее небо. Ее вообще нет, осталась оболочка, похожая на Элю. Однако другие не должны об этом знать, не должны даже догадываться. Установка такая: все хорошо, Миша имеет право, ничего страшного не произошло.
На работу Эля пошла, как обычно, в сереньком платье с юбкой клеш. Только затянула без того узкую талию широким красным ремнем и надела красные туфли на каблуках. Хотела было надеть еще модные крупные красные бусы, но передумала. Это будет через чур.
Эльмира открыла массивную высокую дверь и вошла в здание поликлиники. Лицо ее сияло свежестью, полные губы расплывались в улыбке. Она приветливо поздоровалась со Светой, медсестрой из хирургического кабинета.
– Привет, Свет! У меня проблема. Помоги, пожалуйста.
Человек пять точно оглянулись, ожидая продолжения.
– Посмотри, достала туфли, дорогущие, за двадцать пять рублей. Смотри, натуральная кожа, импортные, а пятки натирают. Чем бы мне их смазать.
– Кого смазать, пятки, или туфли?
Эля рассыпалась смехом.
– Ну ты и насмешишь. Хоть пятки, хоть туфли, лишь бы не терли. Ладно, Светик, потом обговорим. Опаздываю, Михалыч меня убьет. Пока!
Аудитория была явно разочарована. Ее бросил жених, а она переживает о каких‑то туфлях.
Эльмира поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж, прошла по коридору, где сидели, ожидая своей очереди больные. У восемнадцатого кабинета, где она работала, было всего три человека. Эля поздоровалась с ними и прошла в кабинет.
Только тут она позволила себе расслабиться. Села на стул напротив Валерия Михайловича, отпустила всю себя. Плечи упали, уголки губ опустились. В ее глазах было столько боли, тоски и обиды, что страшно смотреть.
– Эльмира, настолько все плохо?
– Михалыч, я любила его больше жизни, больше, чем самою себя. Вы знаете, как я его ждала, ведь не жила без него, вычеркнула два года из своей жизни.
– Стоп. Останавливаемся. Теперь вспомни, было у тебя в жизни худшее, чем предательство этого недоумка.
– Было. У меня умер папа.
– Вот. Это было настоящее горе. Отца нельзя заменить и его нельзя вернуть. У тебя впереди целая жизнь. И ты будешь любить, и тебя будут любить. Любовь, она такая разная, каждый раз новая, свежая, необыкновенная. Теперь соберись, будем работать.
Когда в кабинет вошел первый пациент, на приеме с врачом сидела молодая, красивая, доброжелательная девушка.
Народу в четверг, как обычно, было мало. Наплыв в кабинет невропатолога бывает чаще в понедельник, во вторник. Эльмира заполняла карточки, когда в кабинет забежала Люция. У нее завтра свадьба, а Эля должна быть свидетельницей.
– Элька, ты помнишь, у меня завтра запись? Нужно, чтобы ты к обеду была у нас дома. Нужно организовать выкуп, то да се. Ты сможешь ли?
– Почему не смогу? Смогу конечно. Меня Михалыч отпустил. Все будет по высшему классу.
– Ты одна придешь, или…
– Одна, одна. Зачем возить в Тулу самовар. Найдется с кем потанцевать?
– Да. Свидетель у нас не женатый. Не знаю, танцует ли, слишком уж серьезный человек.
– Ладно, подруга, война план покажет. Завтра к обеду буду у тебя.
***
На свадьбу к Люцие Эльмира надела то самое зеленое платье, что связала для встречи с Михаилом. Мама разрешила ей взять бабушкины старинные серьги с изумрудом. Пригодились и белые босоножки, купленные по случаю год назад.
Резких запахов Эля не любила. Душилась только капелькой духов «Елена». Описать аромат этих духов словами невозможно. Но если попытаться: так пахнет в жаркий день в сосновом бору, где растет перезрелая земляника.
Зайдя в дом, Эльмира сразу встретилась с растерянной Насима‑апа.
– Кызым, как хорошо, что ты пришла. Я не знаю, за что взяться. Зачем придумали какой‑то выкуп, как его делать?
– Насима‑апа, все хорошо! Сейчас все сделаем, будет, как в лучших домах Парижа и Лондона!
– Где будет, Эльмира?
– Здесь будет, здесь, Насима‑апа. Не волнуйся ты так. Первым делом поставь шампанское в холодильник. Невеста где?
– В той половине. Сидит, чуть не ревет, что‑то ей не нравится.
В светлице Люции дышать нечем. Резкий запах лака для волос перекрывает все ароматы. Невеста сидит перед зеркалом и с ужасом смотрит на себя. Приглашенная парикмахерша накрутила из роскошных волос Люции несколько деревянных буклей. Блестящий пластмассовый локон спускался на лицо девушки с правой стороны.
Эльмира непроизвольно засмеялась.
– Эх, подруга, зачем тебе все это? Баня‑то хоть протопленная? Дай мне свой халат. Буду возвращать тебе человеческий облик.
Эльмира помыла подруге волосы, наклонив ей голову над тазиком, заодно смыв раскраску с лица. Нужно было торопиться, время до выкупа оставалось чуть‑чуть.
Эля начесала подруги волосы над лбом, затянула их резинкой повыше шеи, закрутила кренделем. Получилось красиво, целомудренно. Теперь фата не возвышалась над головой невесты, а мягко спускалась по плечам и спине, до самого подола короткого кружевного платья.
