Люди удачи

Осторожнее, Гвилим, в крови топчешься. Приблизительное время смерти – между 20:05 и 20:15. Первым на месте преступления оказался некий Арчибальд… Нет, исправь на «Арчболд». Зашел за пачкой сигарет. В соседней комнате ни звука не слышали. Ее сестра малость глуховата, а на двери столовой уплотнитель от сквозняков. Чертовы криминалисты опять не торопятся. О, вот и старший инспектор подтянулся. Наложить запрет на все суда, выход которых из порта был намечен на сегодня. А ближайшие родственники все это время ужинали. Кажется, она видела чернокожего в дверях в девятом часу. Несколько попыток взлома в последнее время. Как видите, в доме нет мужчин. Никаких криков, должно быть, впустила его. Всего пару дней назад ее видел. Упокой, Господи, ее душу.

 

Ха‑Шем! Ха‑Шем! Мэгги, Мэгги, погляди, что сделали с нашей Вайолет. Горло ей перерезали. Где Грейс? Здесь, Дайана, вот здесь, рядом. Сколько же там чертовых полицейских. Почему нас к ней не пускают? Как же так вышло, что ты ничего не слышала? Сходи наверх, возьми в шкафу бренди. Справа. Выпей, Дай, пожалуйста. Прекрати качаться. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Вайолет. Сегодня вы должны остаться у нас с Дэниелом. Никогда, никогда, никогда. Как такое могло случиться? Отвернулся Бог, что ли?

 

Снаружи целая толпа зевак, шеф. Отгоните ее. Родственники видели на крыльце какого‑то черного прямо перед тем, как все случилось. Обойдите все ночлежки для цветных. Останавливайте все суда, покидающие порт. Они тут рядом прямо плач по покойнице устроили. Такой у них обычай. Вы уже сделали все снимки, какие надо? Судя вот по этим отпечаткам, она пыталась спастись. Стало быть, мы имеем дело с настоящим злодеем. Знаете, они ведь собираются завтра же похоронить ее. Сначала вскрытие. Вообще‑то тут и так все ясно – да, шеф? Здоровенные резаные раны на шее. Что‑нибудь пропало? Пока неизвестно, но наверняка. Прибыла машина из морга.

 

Барух даян га‑эмет. Потерпи, Дайана, Господь тебя утешит. Ты правда в это веришь? Грейс, иди сюда, посиди у меня на коленях. Да ты совсем холодная, детка. Закрой глаза, прислонись ко мне. Я уже всех обзвонил, все едут. Господи. Равви Герцог уже выехал из Римни. Они меня сметут. Мне их ни за что не сдержать. Кто‑то у задней двери. Это Джошуа, кантор из синагоги.

– Да утешит вас Всемогущий среди скорбящих Сиона и Иерусалима.

 

– Я сразу вижу, когда человек под гипнозом.

– Но как, Док?

– Тебе ли не знать, Манди! У тебя на родине, в Гамбии, ведь есть обиа, так? Не одни же там только бонго и джунгли.

Раздражение вспыхивает в раскосых глазах гамбийца. В этом доме он самый образованный из всех, в шестнадцать окончил школу при миссии, но Док то и дело норовит его принизить. Резко выдохнув, он потирает бугристый келоидный рубец на шее, где несколько пружинистых волосков врастают в кожу, ввинчиваются в нее, как миниатюрные сверла. В тусклом свете кажется, будто на голове Манди надета плотно прилегающая коричневая шапка; волосы сбриты под острыми углами на висках и шее и набегают на лоб, пока не останавливаются внезапно несколькими сантиметрами выше кустистых бровей.

– По мне, гипноз – это другое. Его показывают старые хрычи в белых куртках.

– Необязательно. Хоть в варьете, хоть у стариков в белом – типа подчинить и заставить во всем признаться, – понимаешь, к чему я веду? Это мощная штука. Если уж попался, ты под ним.

– Так как же ты это видишь, Док?

– В газетах‑то все черным по белому. «Бледность, вид как у помешанного, апатичная реакция», и я в море повидал людей, которые могли вытворить что угодно, а потом были не в состоянии объяснить ни черта, а теперь этот доктор Франкенштейн решил представлять такое в Новом театре. – Док Мэдисон тянется к тумбочке за кучкой таблеток, которые обычно глотает в восемь вечера. Его кровать с железными столбиками, заваленная подушками и цветастыми стегаными одеялами, имеет вид восточного трона, оплота величия и мудрости, а пурпурная шелковая пижама Дока лишь усиливает царственную атмосферу. Он ушел с торгового флота, купил этот обветшалый дом в ряду точно таких же, на улице за тюрьмой, а затем улегся в постель и нагло пренебрег законом белых, продолжая получать государственное пособие и при этом сдавать комнаты в аренду. Док живет и спит в гостиной, вместе с Джекки. Его квартиранты шутят, что эти двое в постели – готовое пособие для студентов‑медиков: вот так выглядит молодое сердце, вот какой становится печень старого моряка, вот пухлая здоровая матка, а вот обвислая старческая мошонка.

– И что ему сказали?

– Чтоб поискал другое место! Они еще в своем уме.

– Загипнотизируешь хоть дядьку, хоть тетку – и приказывай им что хочешь, отдать бумажник или ключи от дома, и влезай девчонке в трусы без ее причитаний, что папаша ее убьет, или вопросов, сколько у тебя припрятано. Мощная штука.

– Думает, он важная птица, ведь он еще и доктор медицины, но какой доктор будет просить деньги с порога, да еще захочет антракт? Мошенник, вот какой. Подбрось‑ка еще угля, малец, прямо до костей пробирает, да еще проклятый дождь льет всю ночь.

Манди ворошит кочергой оранжевые угли, потом берет большой брикет угля и бросает его подальше в камин.

Входная дверь рядом с комнатой Дока грохает так, что трясутся хлипкие окна с подъемными эдвардианскими рамами и сквозь щели в гнилом дереве в дом влетает свирепый сквозняк. Весь дом такой же немощный и хворый, как его хозяин: сырость ползет все выше по шелушащимся стенам, кишки водопроводных и канализационных труб урчат и страдают засорами, прохудившиеся и обмотанные там и сям газовые трубы изрыгают вонь.

– Чтоб его черти взяли! Зачем так хлопать дверью?

Манди презрительно втягивает воздух сквозь зубы и ерзает, снова умещаясь в ямы, продавленные его мышцами в красном бархатном кресле, и скрывая своим телом проплешины на обивке и видимые части остова. По голым сосновым половицам коридора слышны шаги, оба мужчины устремляют возмущенные взгляды на дверь.

Как и ожидалось, медная ручка поворачивается, в комнату входит Махмуд: дождь придал лоска его черному шерстяному пальто, расшил его блестками, с хомбурга стекают струйки на единственное ковровое покрытие во всем доме.

– Ну, надо же, вот и он, прямо как смерть с косой. – Манди окидывает Махмуда взглядом от залысин до мысков остроносых туфель.

– Так и будешь дубасить мою дверь, пока не треснет? Ты хоть знаешь, во что встанет замена?

– Да остынь ты, Док, ничего твоей деревяшке не сделается. – Махмуд широкими шагами проходит по комнате и садится на обитый твидом диванчик. Порой ему приходится напрягаться, чтобы разобрать резкий ямайский акцент Мэдисона.

– Смотри не намочи обивку!

Кинув взгляд на домовладельца, Махмуд снимает пальто и кладет его, свернув лицевой стороной внутрь, на подлокотник рядом.

– «Эхо» у тебя есть?

– Ну как, сегодня повезло? – спрашивает Док, бросая ему газету.