Мерей

Это было совсем другое время. Но даже тогда ему было тяжело вписаться в общество. Из красивого, наполненного жизнью места, этот бар, как сам и отель, превратился в тень. Пристанище для потерянных душ и тех, кому среди людей нет места.

Хэмми нравилось одиночество, его терпкий вкус вызывал умиротворение. Поэтому отель стал его пристанищем на долгие годы, ведь любом уголке этого забытого богом места, можно было насладиться тишиной.

Из‑за особого искажения пространства обычные люди не могли найти вход даже при всём желании, что было приятным бонусом.

Парень мог снять или купить любое жильё, но не хотел привязывать себя к одному месту. Ведь о нём нужно заботиться, следить за чистотой, терпеть соседей и наблюдать за тем, как всё меняется. Изменения поначалу пугали его, но за долгие годы существования, Хэмми привык к этому, хотя и предпочитал сохранять иллюзию неизменности. Но была ещё одна причина, по которой парень предпочитал жить в отеле, и это фанатки. В своём желании затащить его в омут бессмысленных отношений, некоторые девушки шли на невероятные безумства.

Он бы мог купить дом и запереть себя там, пока человечество не перестанет существовать, но судя по опыту некоторых фильмов. На каждого спящего найдётся свой неугомонный дурак, который решит залезть туда, где его не ждали.

Поэтому ему оставалось только жить и всеми силами скрывать свою суть.

«С каждым днём постояльцев всё меньше и меньше, неужели грядут времена, когда никого, кроме людей не останется?» – подумал он, обводя взглядом почти пустой зал.

Вернуться в город, в котором всё началось, могло быть больно, но благо Хэмми не знал, что он чувствует по этом поводу.

Опустив взгляд на пустой лист, парень по старой привычке вздохнул. Внутри не было досады или же грусти, только непонимание, почему сегодня ему совсем не пишется.

Все его песни были частью его сущности. Порождённые одиночеством и болью, они нужны были миру. На этот тёмный романтизм и слетались наивные мотыльки, так и не понимая, что именно их привлекло.

Страсть к музыке он открыл в себе так давно, что и не помнил, когда именно. Вопрос о возрасте со стороны Мерей заставил Хэмми задуматься. Он мог посчитать, сколько лет уже влачит своё жалкое существование в качестве тени, но внутренне он не поменялся. Ему было двадцать два года, когда всё произошло, и он застрял в этом возрасте не только внешне, но и внутренне.

Хэмми чувствовал, что стагнирует и если бы он был обычным человеком, с такой музыкой он бы не смог заполнить зал даже наполовину.

В свой родной город он вернулся четыре года назад, тогда же собрал группу, но выступал намного раньше. Приходилось менять внешний вид, имя, но куда бы он ни уехал, убежать от себя, так ни разу не получилось.

Даже его музыка оставалась почти неизменной: сочетание классики, рока, смешение разных стилей. Но как бы ни менялись составляющие, суть оставалась прежней. Перед глазами предстал тот самый день, будто это было вчера.

В ту ночь он возвращался с охоты, переполненный ненавистью к себе. Тогда он ещё мог чувствовать нечто подобное. Взгляд упал на витрину музыкального магазина. Там стояла гитара, самая обычная, даже не дорогая, но что‑то его зацепило.

Это был порыв, почти такой же, как с Мерей. Рука сама потянулась к стеклу, дабы разбить его. Он стал тем, кого осуждал при жизни – бесстыдным вором.

В ту ночь Хэмми понял, что не стоит хвататься за осколки человечности, он уже не тот, кем был раньше. Поэтому стал осваиваться в новой для себя роли, и музыка стала для него способом облегчить груз прошлого, при помощи подходящих слов и переливов струн. Сначала получалось весьма криво и нестройно, но со временем он научился играть.

Его существование было порождением магии, а музыка, в некоторой степени тоже магия.

«Прошлое, как будто оно может иметь значение», – подумал он и опустошив бутылку наполовину, мрачно посмотрел на лист.

За воспоминаниями Хэмми и не заметил, как полностью изрисовал всё чёрными кругами. Смяв лист, парень положил его в стакан и поджёг. От остатков янтарной жидкости и прекрасного горючего в виде бумаги стекло быстро почернело по краям. Наблюдая за этим, Хэмми пытался хоть что‑то почувствовать.

Раздался треск, и по глянцевому боку пробежала трещина. Ещё мгновение, и выталкиваемый силой пламени, осколок отделился от большей части стакана. В воздух поднялось облачко сизого дыма, и прожорливое пламя стихло.

– Извините, – тихо произнёс Хэмми, без тени сожаления в голосе.

Бармен молча подошёл и взяв осколки, отправил их в мусорное ведро. Протерев стойку, он достал другой стакан, и поставив его перед Хэмми, наполнил виски.

«Значит, всё‑таки причина в ней», – подумал парень, пригубив напиток.

Девушка ещё не вышла из своей комнаты, а врываться к ней было бы неправильным. Даже если бы его визит ограничился простым приглашением провести вечер вместе.

Думая о Мерей, Хэмми списывал свой интерес на ореол тайны и печали, что плотным кольцом окружала её. Такое случалось и раньше.

Ему нравилось изучать людей. Их эмоции были порталом в ту жизнь, которой у него уже не могло быть. Но разгадав загадку, он терял весь запал, и человек переставал для него существовать. С этой девушкой вполне могло быть также, но Хэмми  хотелось узнать, как далеко всё может зайти.

Думая об этом, всё ещё остро стояла проблема срыва. За себя Хэмми был уверен, он всегда был аккуратен и охотился со всей возможной осторожностью, чего не мог сказать про свою новую знакомую. Парень не знал, кто она, как часто ей нужно питаться, поэтому думал, как поступить дальше.

Прикрыв глаза ладонью, Хэмми с шумом вздохнул, и на него снова накатило давящее безразличие.

– Тяжёлый день? – поинтересовался бармен.

– Сложно сказать.

Его тон и выражение лица говорили о явном нежелании продолжать диалог, и бармен это сразу понял. Кивнув, он отошёл в сторону.

В этом месте было спокойно, тихий и ненавязчивый персонал, а что ценнее всего, каждый уважал приватность.

Будучи Тенью, Хэмми совсем не гнался за вниманием. Ему нравилось доводить людей до исступления, своими песнями, наблюдать за ними, изучать. Но каждый раз, когда на него обращали слишком пристальное внимание, он предпочитал уйти.

Было несколько собранных им групп, и каждый раз, в шаге от мировой известности, он уходил. Менял город и через некоторое время начинал снова. Ему просто нравилось выступать. Но прошлым вечером ему хотелось быть тенью. Тенью одной определённой девушки.

Прокручивая в голове момент их встречи, Хэмми впервые что‑то почувствовал. Что‑то на грани восприятия. Это чувство не было вспышкой или разящим кинжалом. Больше всего это чувство напоминало едва различимый свист в сердце встревоженного леса.