Миссис Больфем

– Как удачно, вскрикнул он по‑мальчишески, – теперь я могу поговорить с вами пять минут и даже десять, если вы пойдете медленно. Что вы тут делаете одна, так поздно!

Миссис Больфем опасливо оглянулась в обе стороны. Все окна были освещены, но для сиденья на веранде сезон был слишком поздний. Если бы они даже встретили кого‑нибудь, едва ли можно было бы их узнать, разве, конечно, встречный станет поджидать у фонаря. Хотя она и принадлежала к числу женщин, не боявшихся бывать всюду в одиночку, но при появлении мужчины, с его извечным правом защищать и покровительствовать, в ней пробудилась вся ее женственность. Она мило улыбнулась.

– Вы можете довести меня до моих ворот.

– Думаю, что могу. Даже револьвер, приставленный к моему виску, не мог бы заставить меня отказаться от нескольких благословенных минут прогулки с вами. Серьезно, это не безопасно, так поздно идти одной. На последней неделе были три кражи со взломом, а у вас можно выхватить эту сумочку.

Она ближе придвинулась к нему. И с едва заметным оттенком тревоги в голосе: – Я совсем не думала об этом, когда Анна была спешно вызвана. Я так рада, что вы оказались здесь. Хотя жеманно – вы знаете, совсем не подходит женщине моих лет и положения быть замеченной ночью с молодым человеком.

– Вздор. Вы – как жена Цезаря; что бы вы ни сделали в этом городе, все будет признано правильным. Вы тут всех загипнотизировали, включая и меня. – И более серьезным тоном он добавил: – Вопрос моего самолюбия изучить вас лучше. Почему вы не позволяете бывать у вас?

– Это невозможно. Если я добилась хорошего положения, то только потому, что всегда была щепетильна. Если молодые люди станут бывать у меня, то можно будет сказать, что я ничем не лучше той развеселой банды тангисток, веселящихся каждую ночь, посещающих таверны, и все такое… Ее голос принял неопределенный оттенок. В действительности она знала очень мало о забавах «веселых сборищ», судя о нравах этого круга людей чаще всего по извлечениям из отчетов.

Но раз навсегда она решила объясниться с этим, сбитым с толку, молодым человеком. Она прекрасно знала, что казалась моложе своих лет на добрый десяток, а также и то, что страсть у мужчин тоже считается делом, хотя у него и было мало свободного времени.

– Благодарю судьбу, что у меня нет взрослой дочери, которую надо было бы оберегать от этой веселой компании, – сказала она игриво. – Конечно, я могла бы ее иметь, я достаточно стара.

Он откровенно рассмеялся. Потом сказал ей старую истину, вечно новую для женщин, сказал с заметной нежностью в суровом и энергичном голосе.

– Я хотел бы знать, действительно ли вы так пропитаны условностями, как про себя думаете сами. Вы производили на меня всегда впечатление двойственности. Одна из вас крепко спит, там, где‑то, а другая даже не подозревает о существовании первой.

– Как поэтично! – она улыбнулась с удовлетворением и почувствовала соблазн кокетства, будто бы ожил призрак ее юности, того давно прошедшего периода, когда она наряжалась и пекла свои великолепные пироги на соблазн холостых деревенских франтов Эльсинора; но она быстро овладела собой и нахмурилась. – Вы не должны мне говорить таких вещей, – холодно сказала она.

– Нет, буду! И еще добавлю, что хотел бы, чтобы вы были вдовой или никогда не были замужем. Тогда я сделал бы вам предложение.

– Это равносильно тому, что вы хотите смерти моего мужа. А он ваш друг.

– Ваш муж не друг мне, я на него работаю временами. В этот момент я забыл, кто ваш муж.

– Покончим на этом.

– Отлично.

Было очевидно, что он принадлежал к породе людей, находивших развлечение в ухаживании за замужними женщинами. Они были возле фонаря, и она снисходительно посмотрела на эту милую мужскую разновидность. Она лично была в полной безопасности и было совсем не неприятно, в сорок два года, быть желанной для самого умного молодого человека графства Брабант. Улыбка сбежала с ее лица, и нервы как‑то слабо дрогнули, когда она встретила неулыбающиеся глаза, близко склонившиеся к ней.

Лицо у Роша было смуглое, но кости лица крупны, глаза, глубоко впавшие и широко поставленные, ярко‑синие и блестящие. Это было одно из тех узких, строгих лиц, которые создала страна и требование века, с челюстью, удлиненной и выступающей почти так, как у чахоточных, смелыми бровями, сжатым, суровым ртом, худыми щеками, пересеченными линиями. Общий облик не только проницательный и умный, но и сильный. Любопытное противоречие в этом типе американских лиц состоит в том, что почти всегда он выглядит молодо по сравнению с тем количеством лет, что потребовалось на его создание. Такие люди, особенно, если гладко выбриты – как это обыкновенно бывает – кажутся тридцати лет, если им сорок; даже в пятьдесят лет, если сохранили волосы, они не кажутся многим старше. Если рот Роша не был сжат, он мог улыбаться приветливо, тогда глаза были полны жизни и игривости. Его резкий голос американца мог взволновать до слез суд присяжных слезами, которые звучали в нем.

В эту минуту вся напряженность, на которую были способны резкие черты его лица, была сосредоточена в глазах.

– Не стану заниматься ухаживанием за вами при настоящем положении, – сказал он голосом, резким от волнения, – но я хочу, чтобы вы развелись с Давидом Больфемом и вышли за меня. Рано или поздно вы придете к этому.

– Никогда! Никогда я не буду разведенной женой. Никогда!

Его пристальный взгляд дрогнул, и он вздохнул.

– Вы это сказали так, будто бы были убеждены. Вы считаете себя мыслящей, а не переросли одного из предрассудков ваших бабушек‑пуританок, которые вели себя так потому, что тогда женщин было мало и с ними обращались, пожалуй, лучше, чем теперь, а кроме того они были слишком скупы, чтобы вести бракоразводный процесс, если бы разводы где‑нибудь вошли в обыкновение.

– Вы не очень любезны, – миссис Больфем резко подняла голову, достаточно возмущенная этим явным проявлением откровенного мужского взгляда. Она бы выдернула руку и ускорила шаги, но он поддерживал ее сзади.

– Я не хотел быть нелюбезным. Только вы должны быть более передовой, чем сейчас.

Я повторяю, что не собираюсь откровенно ухаживать за вами, потому что хочу, чтобы мы повенчались как можно скорее. Но я выскажу все, что считаю нужным. Долго ли вы думаете жить так, как живете теперь? С человеком, которого должны презирать и от которого переносите оскорбления. И в этой трущобе.

– Вы тоже здесь живете.

– Я вернулся сюда, благодаря выгодным предложениям и потому, что восток мне нравится больше запада, но я не намерен оставаться здесь. У меня есть основания войти в одну из нью‑йоркских фирм будущей весной и, раз начав эту скачку, я надеюсь выйти победителем.

– И вы хотите оседлать себя женой, на несколько лет старше вас? – спросила она с удивлением. Но снова вздрогнула и бессознательно еще замедлила шаги – до ее дома оставалось так немного.