Наездник Ветра

Внутрь Ипподрома толпа допущена не была. Оставшись за стенами, горожане мигом притихли, дабы не пропустить ни одного слова. Сенаторы встретили царственную чету десятиминутным рукоплесканием. Автократорша пожелала оказать честь партии голубых и расположилась на их трибуне, а василевс отдал предпочтение синим. Все остальные уселись согласно правилам, разделившись не на военных и гражданских, а на чины: магистры заняли одну трибуну, патрикии – другую, протоспафарии – третью, а анфипаты – четвёртую. Духовенство село отдельно, между послами и разношёрстной чиновничьей мелочёвкой, которая обособилась в самом нижнем ряду. Дождавшись тишины, консул произнёс формальную речь. После него слово взял Лев Мелентий. Вкратце обрисовав ситуацию на Балканах, он сделал вывод: если не заключить союз с русским князем против болгар, болгары и руссы объединятся против ромеев. Всё идёт к этому. Пётр уже отправил в Киев своих послов и атаковал балканские форпосты империи, чтобы доказать Святославу бесповоротность своих намерений.

– Таким образом, – завершил свою речь магистр, – мы должны сделать более сильный ход, отправив к архонту руссов того, кто сможет установить военный союз между ним и нашей державой. Этот человек здесь. Он стал сегодня патрикием. Его имя – Иоанн Калокир!

На трибунах вновь грянул гром оваций. Калокир встал, и, жестом восстановив тишину, сказал:

– Болгары не смогут настроить руссов против Константинополя, ибо я с завтрашнего дня берусь за работу. Болгары слишком глупы. Они могут лишь жрать объедки и делать пакости, когда их погаными тряпками гонят со двора прочь. Через год эта дрянь и сволочь умоется своей кровью! Я обещаю.

Это было всё, что Иоанн счёл нужным сказать Сенату. Но государственные мужи остались довольны и проводили его слова криками восторга. Он опять сел. Поднялась царица. Все затаили дыхание в ожидании её речи. Она сказала:

– Болгары – наши братья по вере. Нам очень жаль, что они настолько глупы и что мы не имеем иного способа заставить их поумнеть, кроме как выпустив из них всю дурную кровь! Надеюсь, что после этого они снова станут друзьями нам. Да, мы этого хотим. Это наша цель, великая и святая!

– Слава царице нашей! – возликовали трибуны, – позор мисянам!

Императрица вновь села, сперва немножечко помахав рукой во все стороны. Это вызвало бурю, которая улеглась минут через пять. А потом сенаторы задали Калокиру и логофету несколько довольно пустых вопросов, после чего Евсевий Эфалиот вручил консулу верительные грамоты Калокира для Святослава. Консул неторопливо их зачитал, что заняло полчаса.

– Пожалуй, я завизирую, – объявила императрица. Члены Синклита и царедворцы опять пришли в восхищение. Подойдя к Феофано, консул торжественно опустился перед ней на колени и протянул ей бумаги. Она их размашисто подписала, взяв у секретаря перо. Тут же все бумаги были у Калокира. Он сдержанно поклонился. Он был доволен.

Молебен в Святой Софии должен был служить патриарх собственной персоной. Но так как он, по обыкновению, чувствовал себя плохо, все его функции взял на себя протосинкел, архиепископ Феофил Евхаитский. Это был человек поистине удивительный. В сферу его ответственности, помимо церковных дел, входили финансы и Арсенал, а это было немало. Но Феофил исполнял все свои обязанности блестяще. Даже его недоброжелатели признавали, что всё в империи держится лишь на нём да на Льве Мелентии, оговариваясь при этом, что держится кое‑как.

В храме Калокир стоял рядом с Феофано. Но смотрел он не на неё. Он смотрел на храм. И зрелище это ввергало его в смятение – столь же сильное, как и то, что случилось утром. Да, Феофано была Красива, но и собор был неплох. Проще говоря, ничего подобного Иоанн никогда не мог даже и представить. При взгляде вверх голова у него кружилась, а сердце будто бы окуналось в морские волны. Ему казалось – он глядит вниз, в глубокую пропасть, на дне которой недостижимое золото оживает и тоже смотрит. В Святой Софии золото было плотью бесплотных. Впервые в жизни своей Иоанн краешком души осознал, как невообразимо то, что за гробом. Ангелы, Богородица и Господь смотрели ему в глаза с чудовищной высоты. А на самом деле они были ещё выше! Он трепетал. Ему хотелось уйти. Но сзади была толпа, которую Иоанн боялся ещё сильнее, чем Бога, хорошо зная её особенности.

Царица искоса поглядела на Калокира. Видимо, угадав, что с ним происходит, она взяла его за руку. Он порывисто огляделся, боясь Рашнара. Но молодого викинга в храме не было.

– Что, скоро уже конец? – спросил Иоанн.

– Ещё полчаса! Что с тобою, друг мой патрикий?

– Со мною всё хорошо, госпожа моя.

– Нет, не ври! Ты бледнее смерти. Думаю, Феофил напугал тебя.

Протосинкел, точно, мог нагнать страху. Черноволосый, с пронзительными глазами, которые были воспалены от ночного чтения, он метался с кадилом вдоль алтаря, нараспев читая апостольские послания. Голос у него был вполне себе благозвучный, но, тем не менее, Иоанн вздыхал с облегчением всякий раз, когда начинал петь хор. Желая отвлечься, патрикий вновь стал смотреть украдкой на Феофано. Профиль её на фоне великолепия, созданного василевсом Юстинианом, казался не просто дивным и совершенным, а сверхъестественным.

– Феофано, архангел сверху глядит на тебя одну, – сказал Иоанн ей на ухо. Она хмыкнула, мимолётно скосив на него блестящие очи.

– Я это без тебя знаю! А ты на кого глядишь?

– Я? По сторонам, как всегда.

– Пошёл вон отсюда!

И он послушно ушёл.

 

Глава десятая

 

 

В поисках Мари он долго бродил по северной части города, заходя в кабаки и с помощью денег пытаясь разговорить проституток. Они клялись, что с ночи её не видели. Императорские червонцы с гербом, которыми он, забежав домой после храма, набил все свои карманы, конечно же впечатляли девушек, но от этого пользы никакой не было. Он стал с ужасом понимать, что пойдёт сейчас во дворец и сделает что‑то страшное. Но внезапно одна чахоточная оторва лет тридцати, довольно ещё красивая, согласилась ему помочь. Она привела его на какой‑то очень дрянной постоялый двор. Его обитатели уставились на патрикия как собаки на кусок мяса, но кровохаркающая красавица, прокричав, что плюнет в лицо тому, кто тронет его хоть пальцем, собственным своим пальчиком указала на дверь конюшни.

– Я думаю, она там. Ну а если её там нет, я тогда не знаю, где ты сумеешь её найти.

Иоанн дал ей две золотые монеты и осторожно поцеловал её в щёчку. Она сказала ему, что её зовут Ангелина. Они расстались друзьями.

Мари, действительно, оказалась там. Свернувшись калачиком, она очень крепко спала на охапке клевера, между стойлами. Кони и даже ослы разглядывали её с большим удивлением. Вероятно, их так не били. Следы кнута на её худосочном теле нетрудно было заметить, так как рубашка на ней сильно задралась, а кроме рубашки не было ничего. Но странное дело – вином от неё тянуло очень приличным, точно не из кабацкого погреба. Иоанн её разбудил. Взглянув на него мутными глазами, она зевнула и начала тереть их, будто решив затолкать поглубже.