Наездник Ветра

– Да я‑то в уме! Ты сам войди в ум и вспомни, скольких служанок я выгнала за два года! Любая из этих сук за ломаный грош может рассказать не только про шрам под моим пупком, но и про всё прочее, что пониже! О, Святослав! Клянусь тебе, твоя ревность просто смешна! Ты с ума сошёл!

С утра брага Рагдаю была не в радость. Выпив с парнями лишь один ковш за знакомство, он их оставил в споре о том, кто лучше – Хлеська, Агарь или третья дочь боярина Яромира. Позади терема находилась маленькая конюшня. В ней было пять лошадей. За ними ухаживал черноглазый худенький мальчик по имени Ибрагим, родом из Дербента. Рагдай перекинулся парой слов с этим Ибрагимом о лошадях и о городах на Хвалынском море. Потом ему захотелось оглядеть терем. Войдя в боковую дверь, он увидел лестницу на второй этаж, почуял запах поварни, которая находилась возле неё, и тут же услышал за дверью этой поварни голос старого Вирадата. Тот говорил:

– Злой ворон летит на Русь – греческий патрикий, которому царь велел смущать наш народ, чтоб Сварог прогневался и явились страшные беды! Всё зло – от греков. К тому ведут козни их, чтоб князь воевал с болгарами. А болгары – наши друзья.

– Не лез бы ты, дед, во все эти княжеские дела, – раздался голосок Хлеськи.

– Да, помолчи, – сказала другая женщина, – не то князь нам всем свернёт шеи!

Рагдай открыл скрипучую дверь, вошёл. На него пахнуло приятным паром. В углу поварни топилась большая печь. В ней стоял котёл. Две бабы месили тесто возле печи на длинном столе. За столом поменьше сидели Хлеська и Вирадат в приподнятом настроении. Между ними стоял ковш браги. Хлеська была в красивом синем кафтане и босиком.

– Ах, Рагдай! Ты здесь уж? – пролепетала она, поднявшись. Гусляр удивился меньше.

– Да, – подтвердил Рагдай, – я уж здесь.

– Ой, какой красавчик! – вздохнула одна из баб. Вторая лишь усмехнулась, смерив Рагдая паскудным взглядом. Обеим было под тридцать.

– Садись, пей с нами, – предложил дед.

– Не буду я с тобой пить, – ответил Рагдай, – верно сказал князь – где ты, дед, там драки! А нынче, вижу, и вовсе смертоубийство грядёт.

– А ну‑ка, пошли, – поманила Хлеська Рагдая, и, улыбнувшись обеим женщинам, юркнула в коридор. Рагдай поспешил за нею. Захлопнув снаружи дверь, она взяла его за руку и спросила:

– Ты здесь зачем?

– Святослав привёл. А ты здесь зачем?

– Я приношу Роксане всякие травы от разных хворей и для сохранности красоты. Никто в этом деле не разбирался лучше, чем моя бабка. Она меня научила.

– А Вирадат?

– Вирадат Роксане песни поёт.

– Плохие у него песни!

– Он просто пьян. Рагдайчик, мне нужно поговорить с тобою! Только не здесь. Пойдём в сад!

– Там отроки.

– Сад большой!

Лешко и его ребята, а также присоединившиеся к ним девушки, из которых одна была до необычайности хороша собою, всё веселились, крича и звеня ковшами над бочкой браги. Рагдай и Хлеська прошли на другой край сада, откуда были видны ворота. Там они улеглись на груду опавших листьев, среди кустов смородины и малины.

– Сдаётся мне, что Сновид сочиняет песни для Вирадата, – сказал Рагдай, вспомнив разговор за столом лихих.

– Вирадат спьяну проговорился сейчас, что Сновид встречался сегодня утром с одним арабом, – вздохнула Хлеська, – после той встречи он приказал ему, Вирадату, всюду твердить о том, что греческий царь отправил на Русь какого‑то чёрного человека, чтобы тот князя околдовал и Русь погубил, вызвав гнев Сварога!

– А кто он, этот араб?

– Богатый купец, Джафар. Он часто торгует в Киеве. И другие всякие дела мутит.

Хлеська лежала на животе, уткнув подбородок в маленький кулачок, поставленный на другой. Болтала ногами. Рагдай растянулся навзничь и подложил под голову руку, глядя на ярко‑синие небеса. По ним проплывали редкие облака. Осеннее солнце грело, но не пекло.

– Ты, значит, с Роксаной дружишь?

– Конечно! Уже давно.

Дав такой ответ, Хлеська улыбнулась. Затем ей вовсе стало смешно. Хихикнув и засопев, она объяснила:

– Правда, однажды мы с ней поссорились.

– Это как?

– Честно говоря, вспоминать об этом мне неприятно. Да ладно уж, расскажу, ты ведь не отстанешь! Хотела я у неё стащить рубиновые серёжки.

– Не получилось?

– Почти уже получилось. Кабы Роксана вдруг не хватилась этих серёжек да не велела всех обыскать, я разбогатела бы сильно! Впрочем, Роксана меня простила.

– Простила?

– Да. Но только сперва приказала выпороть на конюшне. Порол меня Ибрагим. А я его старше на восемь лет. Мне так стыдно было! Никогда в жизни так не позорилась.

Почесав ногтями главный предмет своего рассказа, Хлеська прибавила:

– Плохо то, что Роксана часто приказывает пороть и своих девчонок. Одна из них – да вон та, Маришка, которая сейчас пьёт с ребятами, через день к Ибрагиму ходит! Она Роксану не любит.

– Правильно делает.

– Этот самый Джафар, как видно, поклялся погубить грека, который плывёт на Русь, – внезапно вернулась Хлеська к прежнему разговору, – сплёл целый заговор!

– Хорошо бы князю об этом знать.

– Не суйся ты лучше в эти дела, а то нахлебаешься! У меня к тебе есть дело получше. Ты помнишь, я говорила тебе вчера про золото Игоря?

– Да, конечно.

– Хочешь узнать до конца всю тайну?

– Хочу.

– Я её открою тебе, но прежде скажи – точно ли ты знаешь, где одноглазый?

– Знаю.

– А как зовут его, знаешь?

– И это знаю. Трувор. Он прежде служил в киевской дружине.

Хлеська кивнула и продолжала, зорко следя за пьяницами у бочки: