Непрошеный дар
На лицах мужчин застыло удивление. Даже Каце с изумлением выглянула из своего угла. Мири молча окинула всех серьёзным взглядом своих чёрных, почти угольных глаз и остановилась на Бахтало. Под взглядом Мири, ему стало не по себе, а по спине заструился противный холодный пот. Показалось, что ещё мгновенье и в глазах маленькой девочки вспыхнет прожигающий насквозь огонь.
Не заметив смятения Бахтало, Каце бросилась радостно обнимать девочку:
– О, Мири, детка ты заговорила! Скажи что‑нибудь ещё… скажи: "мами", ну, пожалуйста, скажи…
Мири очень внимательно посмотрела на приёмную мать, на минуту задумалась, потом не по‑детски чётко произнесла, кивнув на живот:
– Назови дочь Чарген.
После этого развернулась и резко задёрнула за собой занавеску, разделяющую кибитку на две половины.
Ошарашенный Бахтало, не обращая внимания на дождь, пошёл в свою кибитку.
Каце была вне себя от счастья, что Мири наконец заговорила и расплакалась на плече мужа, поглаживая круглый живот.
На следующий день Бахтало собрал табор на совет, рассказал о том, что услышал от Мири. Годявир и Каце подтвердили, что тоже слышали слова девочки.
Цыгане шумно загалдели на все лады:
– Шутка ли, маленькая девочка молчала целый год, а тут взяла и заговорила? И сразу стала предрекать несчастья?
Только старая Гюли поддержала Мири и высказалась за отъезд, посеяв в душах общины сомнения.
К словам ведуньи и знахарки, в таборе всегда прислушивались. Люди часто замечали, что её даже не надо звать, когда что‑то происходит. Она как будто чувствует, что нужна и приходит именно к тем, кому может помочь словом или делом. Может и правда она что‑то такое понимает, или знает? Ведь ей единственной из своей семьи удалось выжить, только потому, что она вовремя вышла из дома.
Рано похоронившая мужа, и потерявшая в злополучную ночь всех детей и внуков, перебирающаяся из одной кибитки в другую, старуха часто сетовала на свою одинокую старость и просила Бога забрать её к себе. Впрочем, это были мимолётные жалобы, не умаляющие её важности для жизни табора.
По вечерам, когда соплеменники собирались у костра, они с нетерпением ждали рассказов Гюли о былых временах, о правилах и обычаях. Покуривая свою длинную тонкую трубку, она неспешно пересказывала предания, которые слышала ещё от своей бабки, всем заглянувшим на огонёк. Молодёжь смотрела на мудрую старуху с восхищением, ловя каждое слово. Да и цыгане постарше, прислушивались к советам Гюли, ведь она одна из немногих, кто мог лечить травами и людей и скотину.
А вот пророческим даром Гюли не обладала, но долго пожив на этом свете, умела прислушиваться к интуиции и чувствовала, что Мири говорит правду. Ещё интуиция подсказывала Гюли, что она должна сыграть в жизни Мири важную роль, правда пока было неизвестно, какую и когда.
В конце‑концов пришли к решению не рисковать и поискать для зимовки другое место.
На следующий день табор снова тронулся в путь…
Через год до них дошли вести о том, что благодатная деревенька, в которой они чуть было не остались на зимовку, подверглась нападению и была сожжена дотла.
Услышав новость Бахтало в очередной раз задал себе вопрос: Кто она – Мири? И правильно ли они сделали, что приняли девочку в свою семью.
Эпизод второй
В конце весны на закате родилась Чарген. Роды прошли легко и Каце светилась от счастья… и при этом беспокоилась, что не сможет теперь уделять много времени Мири.
Опасения Каце оказались напрасными. Мири отнеслась к появлению сестры без признаков детской ревности. Наоборот, со сводной сестрёнкой Мири носилась ещё больше, чем Каце с самой Мири в первые дни.
С Чарген Мири начала говорить. Сначала рассказывала что‑то только малышке Чарген. Малышка ничего не понимала, но хлопала ресницами, забавно агукала и задорно хохотала. Именно Мири могла успокоить даже самый требовательный рёв Чарген и убаюкать малышку.
Постепенно Мири всё чаще стала разговаривать и с другими цыганами. Хотя назвать это общением было сложно: Мири отвечала на вопросы, но сама никогда не начинала разговор первой. Была ещё одна черта в Мири, от которой у некоторых взрослых мужчин, пробегал по коже холодок – она всегда общалась на равных.
В один из летних переходов произошло событие, которое ещё раз заставило Бахтало и соплеменников задуматься о той, кого они приняли в свою семью.
Это произошло вскоре после летнего солнцеворота. Табор остановился на берегу Дунава.
Поставили квадратом кибитки, огородив лужок для выпаса, распрягли лошадей, повели их купаться, прежде чем привязывать за хомуты к повозкам.
Пока молодежь плескалась в тёплой речной воде с конями, старшие с удовольствием раскурили трубки и взялись за самые любимые занятия – плести шнуры для кнута и украшать резьбой кнутовища, под неторопливую беседу обо всём, увиденном в дороге.
Женщины тут же решили устроить постирушку и закатив подолы пышных юбок, завозились у воды, изредка покрикивая на не в меру расшалившуюся малышню. После рождения Чарген, в таборе появилось на свет ещё трое малышей. Мужчины потирая усы и бороды, смотрели на детскую суету с гордостью и затаёнными улыбками.
Отовсюду слышались короткие выкрики:
– Эй, баро, а какой узор на удачу лучше вырезать на кнутовище?
– Кто со мной за зайчатиной для похлёбки?
– А почему зайчатину? Может нам кабанчик попадется?
– Эй, Кхамало, тебе лишь бы побольше мяса…
– О, может повезёт найдём молодых ежат и приготовим тушённую ежатину!
– Да, хорошо бы, давно ароматной ежатины не ели!
– А можно и мне с вами?
– Нет, Илоро, тебе нельзя, ты ещё маленький, иди к старшим! Вон смотри баро сидит, кнутовище вырезает – иди, погляди, поучись!
– Куда валежник сваливаешь, а ну тебя! Вон возле кибитки баро складывай, мужской костер там будет!
Мири вышла из своей кибитки с сестрёнкой на руках, посадила Чарген на травку, а сама вернулась за маленькой повозкой, которую на последнем привале сладил для младшей дочери Годявир. Посадила малую на повозку и повезла её к плёсу, остановившись рядом со стирающей белье Каце и с серьёзным видом стала рассказывать, кто чем занимается. Чарген хлопала пушистыми ресницами, смотрела на всё с нескрываемым детским любопытством, вертела чернявой головёнкой и радостно агукала.
