Непрошеный дар
Женщины тут же решили устроить постирушку и закатив подолы пышных юбок, завозились у воды, изредка покрикивая на не в меру расшалившуюся малышню. После рождения Чарген, в таборе появилось на свет ещё трое малышей. Мужчины потирая усы и бороды, смотрели на детскую суету с гордостью и затаёнными улыбками.
Отовсюду слышались короткие выкрики:
– Эй, баро, а какой узор на удачу лучше вырезать на кнутовище?
– Кто со мной за зайчатиной для похлёбки?
– А почему зайчатину? Может нам кабанчик попадется?
– Эй, Кхамало, тебе лишь бы побольше мяса…
– О, может повезёт найдём молодых ежат и приготовим тушённую ежатину!
– Да, хорошо бы, давно ароматной ежатины не ели!
– А можно и мне с вами?
– Нет, Илоро, тебе нельзя, ты ещё маленький, иди к старшим! Вон смотри баро сидит, кнутовище вырезает – иди, погляди, поучись!
– Куда валежник сваливаешь, а ну тебя! Вон возле кибитки баро складывай, мужской костер там будет!
Мири вышла из своей кибитки с сестрёнкой на руках, посадила Чарген на травку, а сама вернулась за маленькой повозкой, которую на последнем привале сладил для младшей дочери Годявир. Посадила малую на повозку и повезла её к плёсу, остановившись рядом со стирающей белье Каце и с серьёзным видом стала рассказывать, кто чем занимается. Чарген хлопала пушистыми ресницами, смотрела на всё с нескрываемым детским любопытством, вертела чернявой головёнкой и радостно агукала.
Вдруг Мири вскрикнула и бросилась к одной из привязанных лошадей, мирно щиплющей травку. Сначала девочка попыталась вытащить изо рта животного какую‑то полусъеденную траву, но её детских силёнок было недостаточно, чтобы совладать с лошадиной силой. Со всех ног девочка бросилась за помощью к Бахтало, сидящему с мужчинами неподалеку.
– Баро, одна из твоих лошадей ест прóклятую траву. – Начала без предисловий Мири, подойдя к Бахтало, – вели мужчинам стреножить кобылу, её надо лечить, иначе к вечеру она издохнет. Ещё надо проверить остальных.
Бахтало посмотрел на девочку, и опять почувствовал, как по спине бегают мурашки, а от пристального взгляда угольных глаз прошибает пот. Сразу же вспомнилась сожжённая деревня, в которой они чуть было не остались… да и о рождение Чарген тоже Мири сказала. Хотя, как могло малое дитя заглянуть во чрево женщины?
Бахтало свистнул, призывая мужчин. Подошли несколько человек, Бахтало с неуверенностью в голосе, попросил мужчин делать то, что скажет Мири.
С возрастающим удивлением и, закрадывающимся страхом, Бахтало наблюдал, как маленькая девочка отдает взрослым чёткие указания. В её голосе не было привычного детского смущения, не было и превосходства. Она просто общалась на равных с теми, кому её светловолосая макушка едва доставала груди.
– Смотрите, – её тоненькие пальчики осторожно держали за стебелек травинку с заостренными листочками, – это проклятая трава, её нужно держать только за ножку и не раздавливать листья, в соке кроется болезнь, а много болезни – смерть. Проклятую траву оставляйте на этом месте, я потом её сожгу… те, кто будет собирать траву – обмотайте платками лицо…
Оставив мужчин и женщин собирать траву, Мири с двумя самыми сильными парнями подошла к уже стреноженной лошади.
– Положите её на землю, – приказала она мужчинам, и нежно погладила животное по гриве, – потерпи, милая, будет немного неприятно и больно, но так надо… – И совершенно другим тоном, серьёзным и не терпящим возражений, обратилась к остальным, – пока я не вернусь лошадь надо поить, пусть через силу, но она должна выпить ведро воды!
Окинув напоследок мужчин строгим взглядом, девочка скрылась за деревьями.
Не успело солнце склониться к закату, как Мири вернулась с охапкой трав. Неодобрительно покачала головой, увидев наполовину опустошенное ведро, и бросив короткое: “Кто‑нибудь, разведет в конце концов огонь?”, сама принялась поить животное остатками воды. Когда огонь весело занялся, Мири сама поставила над ним котелок и принялась бросать в воду травы, помешивая варево большим черпаком.
На закате зелье было готово и остужено. Цыгане, открыв от удивления рты, наблюдали, как маленькая девочка возится с огромным котелком, приговаривая странные слова на непонятном языке. Десятки глаз неотрывно следили за движениями гибкой фигурки, а десятки ушей вбирали в себя дикую необузданную песню, в то время как тела людей застыли в благоговейном ужасе. Мири напоила отравленную лошадь, после чего остатки зелья вылила в ведро с водой и напоила остальных животных. После чего в бессилии опустилась на траву…
В этот момент с людей, как по мановению чьей‑то посторонней руки спало оцепенение и впервые за всё время, которое Мири провела в таборе, из чьих‑то уст сорвался страшный приговор – "ведьмино отродье".
Хоть и называл цыган местный люд “крещёными язычниками”, они были такими же детьми своего века, как и окружающие их селяне. Так же ходили на проповеди, так же доходили до них страшные слухи об обвиненных в ереси и колдовстве. Особенно страшно было, когда судили старых знакомцев, тогда каждый сидел тихо и молился, чтобы и его тоже не заподозрили.
Они видели, как люди шли с факелами жечь неугодных: слишком красивых, слишком богатых, слишком свободных. Сами цыгане никогда не принимали участия в “охоте на ведьм”, помня участь своих соплеменников. Боязнь быть обвиненными в ведьмовстве и участии в дьявольских ритуалах была впитана ими с молоком матерей. А чуть позже, дети цыган, сидя по вечерам у костра, слушали рассказы тех стариков, которые помнили, как их в первую очередь старались обвинить в колдовстве церковники, как неслись они сквозь ночь и прятались в глухих лесах, жили в пещерах и питались подножным кормом в голодные зимние месяцы. А уже позже, подростками, в первый раз выезжая с родителями на ближайшую ярмарку, видели, как родители прячут оборванных и голодных соплеменников, скрывающихся от преследований. И то, что цыгане видели с рождения, научило их бояться… Просто бояться всего, что было им непонятно и необъяснимо. Тем более, что с последнего своего осёдлого места жительства им пришлось срываться, совсем как в рассказах взрослых членов табора – из‑за наветов и нетерпимости.
Несколько дней спустя отравившаяся лошадь окончательно выздоровела, но в душах людей навсегда поселился страх перед девочкой со странными тёмными глазами… Не каждый цыган знал, чем и как лечить лошадей, не каждый табор имел в своих рядах знахарку или травника.
А тут, прямо на их глазах, маленькая девочка‑найденыш, откуда‑то УЗНАЛА, что лошадь, во‑первых, ест “проклятую траву”. Во‑вторых, знала как и чем лечить животное и, в‑третьих, что пугало больше всего, эта малявка не стесняясь стала командовать мужчинами: указывать кому, как и что надо делать!
Бахтало копался в закоулках памяти и понимал, что отродясь не встречал настоящих ведуний и колдунов, которые могли порчу наслать одним взглядом, или разогнать тучи. Старики сказывали, что были такие. Но сказать, было ли это правдой или байками, чтобы запугать непослушных детей, он не мог. Вся “магия” была типичной, бытовой: монетку в косы вплести "на удачное замужество", ну или на кнутовище вырезать знаковый узор, чтобы кони были послушнее, да сам кнут можно было продать подороже. И женщины гадали скорее больше для развлечения и сбора монеток с доверчивых простаков, а не взаправду читая судьбу. Впрочем, не цыганам ли знать о прихотях судьбы?
