Невесты общего пользования
– Да ладно, ладно, совсем я не лентяй. Просто ты устарел, батя, отстал от жизни. Мы с разными мерками подходим к этому вопросу.
– И то верно, что с разными: я – с правильной, а ты – с неправильной, – сурово оскалился отец. – Экий же ты гусь крапчатый, будто и не от моего семени произрос. Вот же наказал меня господь таким сыном! Хорошо, что я в бога не верующий… Экая молодёжь прошла: лишь бы ни к чему не прикладывать рук по нормальному, а только удовольствия получать.
– Да хоть молодёжь, хоть старики – удовольствия получать каждому приятнее всего остального. А работа не волк.
– Не во‑о‑олк. Тоже мне открыл Америку. Ты ещё скажи, что она – не медведь.
– И не медведь, конечно.
– Тогда придумай такого зверя, который станет давать тебе деньги! А у меня больше не пытайся позычить ни копейки, филон!
– И не совестно тебе гнобить скупердяйством родного сына?
– Ничего, скупость – не глупость, а та же добыча. А для тебя у меня даже не сыскивается подходящих определений. Хоть бы что‑то уже научился делать своими руками, жиряга мешкотный!
– Руками работать пускай обезьяны учатся, – не удержался Чуб от ехидной отговорки. – А я тебе не обезьяна какая‑нибудь. Я – человек свободомыслимый, царь природной эволюции.
– Эвона как! Тоже мне, самодержавная личность выискалась, свободомыслимая дальше некуда. Это в своих глазах ты, может, и царь природы, а в моих – форменный телепень с закисшим сознанием. Нерадивец, не способный себя прокормить без допомоги старшего поколения. Да ещё и чван! А чванство – это не ум, а недоумье!
– Из твоих ругательств хоть шубу шей, батя. С чего это я нерадивец и чван? Умом не раскинешь, пальцами не растычешь. Я, может, со старательным обстоянием подхожу к выбору работы, ну и что в этом плохого? А тебе бы только перекоры устраивать да обзываться.
– По заслугам обзываюсь! Уважительность надо ещё суметь заработать не словами, а делами! Другим‑то хоть время и случай разум подают, а тебе покамест не досталось ни одного, ни другого, ни третьего! Предоставилось дурачине распутье! Эволюция ему, вишь ли, мешает трудиться!
– И мешает, а что же. Не зря ведь говорят: от работы кони дохнут. Хоть я и не против труда в целом.
– Тогда против чего же ты в частности? Непонятный изворот: руки, значит, прикладывать ни к чему не желаешь – откуда тогда, спрашивается, взяться трудовой деятельности?
– Из головы, откуда ж ещё. Понимаешь, батя, работать головой – это одно дело, а руками – совсем другое. Они, руки‑то, нужны человеку не для работы.
– Диво какое. Не для работы ему руки нужны. А для чего же тогда они торчат из твоего организма?
– Да хотя бы для забавы.
– Ха‑ха‑ха! Знаю я твои ручные забавы, стыдосрамник гонористый. Рукоблудство, одно слово! Ишь, нахватался гидоты в армии вместо правильных вещей. А нормальные люди там, между прочим, не просто так гужуются, а умудряются получить дополнительную специальность – такую, что и в гражданской жизни пригождается. Глядишь, потом у них всё и образовывается складно: не только себя обеспечивают материальной достаточностью, но и престарелых родителей выпрастывают из нищеты. Конечное дело, это ведь правомерные люди, которые не чета тебе, дурню. И в кого же ты уродился такой, ахиллесово пятно в семье!
– Будто не знаешь, от кого. От тебя же и уродился на свою голову. А от осинки не родятся апельсинки.
– Шутки шутить – это да, это ты можешь. А до серьёзных мыслей дойти ума не хватает. Подумай, кто ты есть. Человеческий пустяк, мелкая деталь на общем фоне.
– А ты разве не пустяк?
– Может, и пустяк. Но всё‑таки малость покрупнее тебя, да и возрастом позначительнее. А ты выеденного яйца не стоишь!
– Нормально такое слышать от родного отца.
– От кого ж ещё тебе услышать правду, как не от меня? Небось её на базаре не купишь. Благодарить отца должен и в ноги кланяться, а не рожу искривлять да скалиться! Другой бы хоть для видимости сказал спасибо, а ты кочевряжишься!
– Ну спаси‑и‑ибочки, батя, открыл мне глаза! Ни‑и‑изкий тебе поклон! Теперь наконец буду знать про себя всю правду!
– Такого, как ты, учить – что мертвого лечить: из пустого в порожнее, а оттуда обратно.
– Вот именно. Может, тогда не надо учить, а? И мне, и тебе будет спокойнее.
– Нет, надо! Надо! К хорошему гребись, а от плохого лытай – вот чему я стараюсь тебя надоумить! Вложить в твою дурную голову простое понятие! И стремление к трудовой деятельности, которое должно быть у каждого полновесного человека! А у тебя мозгов как у курёнка, зато язык что долото. Лучше бы руками старался руководствовать, чем языком. Уж он‑то тебя точно до хорошего не доведёт. В армии, поди, круглосуточно не вылезал с гауптвахты.
– Вылезал.
– Бреши‑бреши, а то я тебя не знаю, шалопут. Только и умеешь ершиться да фордыбачиться, больше ничего. Но если глядеть правде в глаза, то очень неподобающее твоё существование… Которые по телевизору танцуют да на струнах брынькают или бесполезничают словесно – с этих пример брать не пытайся, они далеко, а ты здесь. Потому должен обустраиваться и твёрдо себя чувствовать, а не шалтай‑болтай! Правильного целеполагания держаться и к старшим прислушиваться старайся! Нет, ну ты только погляди на себя: кривоумный да косорукий, сплошная незадача, а не человек. Эх, где‑то я оплошку допустил, недостаточно воспитательной работы над тобой провёл в детстве…
И далее в подобном духе они продолжали сотрясать воздух не менее получаса, а толку – ноль. Итог был один: Чуб окончательно осознал, что хорошего отношения ждать от предка не приходится.
С одной стороны, отец представлялся ему прозрачным в своей непреложной простоте. Но с другой – взгляды Чуба на жизнь и на всё остальное пересекались с батиными взглядами под слишком тупыми углами, оттого было практически не за что зацепиться для благоприятного обмена мнениями: ни так, ни сяк, ни разэтак, ни под каким соусом, хоть тресни. Получался сплошной клубок противоречий, который нисколько не повышал желание Чуба идти навстречу родительским понуканиям. Скорее наоборот.
***
Всё‑таки Чубу казался удивительным быстро наболевший факт, что за считанные дни житьё в одной хате с предками успело ему осточертеть. Со временем обстановка нисколько не сдвигалась в лучшую сторону, и не составляло труда догадаться, что конца и края мозгополоскательной атмосфере не предвидится.
Не того бы хотелось, да так сталось.
