Нить вечной судьбы
Адайн подошел к карте, висевшей на стене, и задумчиво провел пальцем по контурам границ.
– Разумеется, все соседние монархи представляют сопоставимую потенциальную угрозу, но два выделяются особо. Первый – Дэрна́ут.
– Дэрнаут?! Правитель одной из западных стран? Ха! Я слышал, что он задохлик и рахит! Да ему всего шестнадцать лет! – резко воскликнул Лодэс.
– Его физическая сила, может быть, и ограничена, но умственные способности не имеют себе равных. Он обладает нечеловечески даровитым интеллектом, – возразил Адайн.
Бэринон, воспользовавшись возможностью тонко пошутить над Лодэсом, бросил на него насмешливый взгляд:
– Это твой антагонист.
– Кто? – переспросил капитан, искренне не понимая значения заумного для него слова.
– Молчать! – Флорас вспыхнул от возмущения: его терпение лопнуло от непрекращающихся препирательств Бэринона и Лодэса, особенно, в самое неподходящее для этих забав время. – Продолжай, Адайн.
– Его мышление отличается яркой нестандартностью, а действия окутаны непредсказуемостью, что наделяет его исключительным мастерством тактика. Его ум непостижим для нас всех, взятых вместе.
– Особенно для Лодэса, – вновь с подковыркой съязвил Бэринон.
– Да успокойтесь вы! – в бешенстве, скрепя зубами, хлопнул генерал ладонью по столу. – Адайн, продолжай.
– Наш самый грозный противник – это, несомненно, Тормак, король одной из северных стран. Обладатель светлого ума, но его сила далеко не в этом. Тормак – прирожденный лидер, ему без каких‑либо проблем удается сплотить людей под своим началом. Он мастерски владеет красноречием, но самое мощное его оружие – искусное манипулирование. Разумно предположить, что основные направления атак будут исходить с севера и запада. Однако для уверенности необходимо собрать больше информации. Для этого требуется предоставить моему подразделению полную самостоятельность, не зависящую от централизованного военного командования, с сохранением звания и неприкосновенностью для меня и моих людей.
– Ты в этом уверен? Мы лишимся одного из самых ключевых командиров, – горестно спросил генерал, не желая терять такого ценного союзника в своем распоряжении.
– Безусловно. Я не могу позволить себе тратить время на выполнение общих распоряжений, которые не всегда идут во благо для нашей страны.
– Пусть так. Но это решать не мне, а королю, – с огорчением произнес Флорас.
– Алари, устрой мне аудиенцию с королем, – утвердительно и жестко сказал Адайн, понимая важность этой встречи.
Алари, сидевший на комоде что‑то хлебая из своей стальной, украшенной берестой фляги резко поперхнулся.
– Король принимает только высокопоставленных персон, а не простолюдинов.
– Скажи ему, что если победа в этой войне – его цель, то встреча со мной просто необходима, – гнув свою линию, настаивал Адайн.
– Кхм. Просьба дойдет до него независимо от этого, а вот добиться его согласия – это уже другой вопрос. Мой тебе совет – перед приемом… прими ванну. У меня на глаза наворачиваются слезы от запаха дальней дороги, которую тебе пришлось преодолеть, – вновь, ухмыльнувшись проговорил Алари, не теряя своей чудаковатости.
Генерал безмолвно подошел к столу, стоящему в центре, и произнес:
– Значит так, пока у нас не будет адекватных представлений и новых идей, никто из вас даже близко не должен говорить о надвигающейся войне.
Гэререн, который мгновение назад, заедал свои переживания сладостями, резко вскочил с места, его голос был наполнен эмоциями:
– Но как?!
– Тихо! – сказал Флорас, понимая негодования своего капитана.
– Люди должны знать, – убавив тона продолжил Гэререн. – Скрывать от них правду – это подлость, поступок, лишенный чести, – добавил капитан, в его сердце кипело возмущение по поводу такого обмана и несправедливости.
– Я сказал. Никому. Ничего. Не говорить. Ясно? – повторил генерал армии, сохраняя непоколебимую твердость.
– Постойте, – вновь произнес, опустивший глаза в пол Гэререн. – Если, как полагает Адайн, противник уже создал союзы и укрепил оборону, то почему нам не вывести людей из гарнизонов за долиной? Зачем продолжать этот марш смерти? Мы же отправляем людей на верную смерть.
Генерал, в поисках совета, аккуратно переглянулся с Адайном. Но капитан разведчиков лишь слегка неодобрительно мотнул головой, дав Флорасу то, чего он хотел найти. С быстротою молнии догадки генерала армии подтвердились и понимая всю важность момента, он решительно произнес:
– Мы не уступим. Отказ от кампании только насторожит противника. Их шпионы, находящиеся у нас под носом, залягут на самое дно. А каждый шаг наших оппонентов станет намного тише и незаметнее. Мы сделаем вид, что ни о чем не знаем. Это малая жертва, которая будет принесена, во имя большой цели.
– Но, так нельзя, это люди. Большинство из них – молодые ребята, мы не можем разменивать их жизни. Что мы скажем их близким? – произнес самый молодой из капитанов, на его лице было написано чувство безысходности и опустошенности, а взгляд потерялся в спокойной глади чая, застывшего в фарфоровом сосуде.
В зале воцарилась тяжелая тишина, резко контрастировавшая с оживленными речами, наполнявшими его несколько минут назад. Огонь отбрасывал на стены вытянутые, искаженные тени командиров. Даже Лодэс, обычно излучавший яркие эмоции и заразительную жизнерадостность, сейчас сидел молча, мрачно глядя на капризную пляску искр в очаге. Благородный Бэринон, расположившись у окна, наблюдал за стражниками, опиравшимися на копья или прислонившимися к ограде. Он понимал, что их всех ожидает неминуемая угроза. Не как солдат, а как людей, которым вскоре предстоит столкнуться с мрачным образом войны и на собственном опыте испытать ее ужасы. Он переживал за женщин и детей. Его грызла мысль о предстоящей потере родины.
Даже Адайн, имеющий самый закаленный характер, отточенной в многочисленных сражениях. Он не испытывал ни паники, ни страха, ни ужаса. Вместо этого в его сознание время от времени вторгались вспышки гнева вперемешку с воспоминаниями. Его не терзали сомнения или чувства совести. Адайн давно позабыл, какого это – переживать за павших собратьев. Казалось бы, лишенный всех положительных черт присущих человеку, печально глядел в пол, испытывая не самые приятные чувства.
В комнате находились опытные офицеры, окрепшие и статные от пережитого, которые, не дрогнув, смотрели в глаза смерти. Теперь они погрузились в раздумья, размышляя о чем‑то своем. Исключением из этой торжественности был Алари. Сидя на комоде, он, казалось, не замечал всей серьезности ситуации. Увлеченный своим миром, он молча делал пометки в блокноте, отрешившись от тяжких забот, захвативших остальных.
Генерал понял, что ему придется привести своих самых лояльных людей в чувства:
– Ты хочешь меня этим упрекнуть, капитан? Для всех нас настали тяжелые времена. Когда ты осознаешь, что молодые ребята не всегда возвращаются, а многие из тех, что вернутся, останутся инвалидами, ты начинаешь понимать, что война – это жестокая реальность. И именно в момент, когда осознаешь это, воевать становится проще. Это только начало, и тебе придется отправлять людей на смерть, хочешь ты этого или нет, – очень тяжело произнес генерал. – Если вопросов нет, то все свободы. Ничего придумать мы сегодня уже все равно не сможем.