Нонаме

На противоположной стороне зеленого сооружения его удивил будто прорубленный дверной проем с ведущей к нему протоптанной много десятилетий назад тропой, идущей от песчаной дороги, о которой рассказывал ему менее часа назад его лодочный друг. Отсюда же он и увидел трос, торчащий из земли и к которому, скорее всего, прицеплял свою лодку старик. Некоторые лодки у берега волочились по дну и ждали своей участи.

Арчи думал продолжить свой путь, чтобы скорее дойти до города и вызвать такси, если ему позволит это сделать его телефон, но не смог устоять перед искушением заглянуть во внутренности кустов.

Там его встретили завсегдатаи того заведения – серые крысы, копошащиеся в груде мусора. Одна из них как раз теребила своей мордочкой комок использованной туалетной бумаги. Похоже, для нее это был изысканный деликатес, заказанный ею в этом ресторане совсем недавно. Другие постояльцы совали свои носы в пустые стеклянные бутылки, слизывали мутную субстанцию с множества использованных презервативов, разбросанных по всему периметру.

На ветках, выпущенных из пяти стволов в обе стороны и сплетающихся между собой, мертвой хваткой образуя круглую стену, висели обрывки какой‑то материи. Где‑то Арчи даже смог узнать рваные женские трусы, впрочем, это было не так уж и важно, поскольку они гармонично вписывались в это арт‑пространство, смердящее дерьмом, мочой и другими неприятными запахами.

От увиденного у него забурлило в желудке, и вчерашние напитки с едой не заставили себя долго ждать, вырвавшись напором изо рта густой струей блевотины, тем самым внеся свое дизайнерское решение в чудесный интерьер.

Когда извержение закончилось, Арчи протер мокрые губы рукавом футболки, оставив на белой ткани неприятного цвета пятно, и поспешил покинуть это гадкое место.

В последний раз он посмотрел на реку и на прекрасный снаружи шарообразный куст и отправился своей дорогой.

 

4

 

Он шел по улице, ведущей от реки, заросшей с обеих сторон непроходимыми зарослями. Он вспоминал слова старика и думал, отчего же то место называли «орущими» или «кричащими» кустами. От того, что местные жители постоянно там пили, ели, срали, а потом в пьяном угаре устраивали шумные оргии, срывая с себя одежду и нежнее белье, и трахались, как в последний раз, нанося себе увечья? Или потому, что растение, действительно, кричало, испытывая тот ужас, который там творился, переживая боль и унижение, доставленные этими звероподобными людьми? Оно как бы молило о пощаде?

Арчи вдруг снова вспомнил образ старика и мусорные пакеты, наваленные по краям хрупкой лодки. Он понял, что они были наполнены тем самым хламом, который он только что видел на берегу, оскверняющий тихое местечко. Он представил старика в образе святого, тянувшего на своей спине эту неподъемную ношу, искупая грешные деяния за все человечество и, возможно, выступая спасителем всего и вся от неминуемой погибели, возникшей от перенасыщения воздуха людским смрадом. К сожалению, тот старик – всего лишь еле различимая точка среди триллионов галактик, точно неспособная изменить мир в лучшую сторону в одиночестве, без хотя бы маленькой и незначительной помощи, но все же помощи.

Арчи вспомнил своих родителей. Они неоднократно говорили ему: «Великое начинается с малого, Арчи. Будь то великая победа или великое поражение. Не забывай об этом». Его глаза покраснели и начали наливаться слезами. Он понятия не имел, от чего в этот день он стал гиперчувствительным, а отчего его эмоции льются рекой, подавно, не знал. Словно все перевернулось с ног на голову, лишь бы он почувствовал себя слабым, беззащитным, жалким человечишкой.

Арчи не был таким. Он был молод и силен, был способен помочь безымянному старику в ответ на его помощь, да не додумался до этого, а может, и ему не было до этого дела, может, потому, что он в первую очередь думал о себе, а не о других, как, в принципе, обычно бывало. Раньше ему было плевать на это с высокой колокольни. Но то было раньше, а сейчас был новый день, и вместе с ним взял свое начало новый человек, озлобленный на себя до глубины души.

Эти мысли крепко засели и укрепились в голове Арчи, и с этими мыслями он незаметно для себя подошел к вкопанным у обочины автомобильным колесам, служившим ему очередным ориентиром. Значило ли это, что он идет в нужном направлении по правильному маршруту, продиктованному ему стариком?

Изгородь из колес обозначала край дороги, по которой раньше ездили редкие в этих краях автомобили. Для Арчи это было неестественно и некрасиво, это нарушало гармонию экологически чистого места, но, когда он подошел поближе и присмотрелся, увидел едва видимый след зеленой краски, которая чудом сохранилась на лысой резине. «Другое дело!» – подумал Арчи и улыбнулся. Он прикинул, что колес не меньше двадцати штук и ради интереса и хоть какого‑то развлечения проверил свою гипотезу точным подсчетом. На двадцать седьмом колесе изгородь прекратилась на небольшое расстояние, занятое лужайкой с невысокой травой (не такой, как везде). За ней как будто ухаживали и постригали ее, или просто слишком часто ходили по ней, отчего трава была примятой и только казалась облагороженным газоном.

Заканчивалась лужайка полуразрушенным редким забором, наклоненным в сторону дороги. Трухлявая, покрытая мхом прямоугольная дверь калитки была слегка открыта от наклона и один из ее углов упирался в землю, предотвращая полное ее открытие. Казалось, что вся конструкция вот‑вот рухнет от собственного веса или от веса воробья, прилетевшего с ближайшего дерева, севшего на забор и глядящего на незваного гостя, как стражник заброшенного королевства, готовый пойти, точнее, полететь в атаку, созывая своих соратников птичьим пением, и совершить пикирующие удары по глазам, рту, носу, ушам и темечку врага, не забыв и про больной мизинец.

Арчи передернуло от размышлений, от которых он не мог не улыбаться. Какие еще сказки ему лезут в голову, он не понимал, но знал одно четко и уверенно, что ему во что бы то ни стало хотелось заглянуть в таинственную щель калитки и посмотреть на постройку, крышу которой он видел за забором.

Раньше это была двускатная крыша с кирпичной дымовой трубой, из которой, несомненно, пыхая, вылетал густой серый дым. Сейчас она вся прогнила и один скат ее обрушился, как и обрушилась труба, и некоторые ее кирпичики лежали прямо на крыше.

Медленно и уверенно он направился к двери, стараясь не нарушать природной тишины и боясь вспугнуть воробья‑стражника. Он подошел ближе, и когда смог разглядеть на заборе паутину с плетущим ее пауком, воробей вспорхнул и с гремящим свистом пролетел возле его правого уха. Еще бы чуть ближе и без царапины было бы не обойтись. Арчи это не остановило. Взглянув на дверь с расстояния вытянутой руки, он подумал, что смог бы проломить ее одним лишь указательным пальцем (о чем и говорил ему старик), настолько она была трухлявой и держалась на честном слове или на молитвах бывших хозяев.

Арчи попытался заглянуть в щель. Та была намного уже, чем казалась раньше, что голова не пролезла в нее. Недолго думая, он потянул край двери. Она, упершись в землю, не открывалась, а вот доска с треском отломилась без каких‑либо усилий, глухо упала на землю и примяла невысокую траву. Он прошмыгнул в рукотворно‑увеличенный проход, не задев ни двери, ни забора. Как коты и кошки пролазят в такие маленькие отверстия, так и Арчи пролез между трухлявых досок. Сначала он даже порадовался за себя и похвалил за грацию, подобной кошачьей, потом его штанина за что‑то зацепилась.

Он с усилием дернул ногой взад‑вперед, что забор с калиткой закачались и заскрипели от нагрузки. Арчи запаниковал.