Обними мои кошмары
Возвращаясь домой, Ева каждый раз чувствовала себя героиней иностранного фильма – безопасная территория, светлый холл, скоростные лифты. А какой вид открывался из ее временного пристанища! Слева парк, нынче одетый в теплые оттенки; дальше – бетонная лента проспекта, светящаяся в темноте и, главное, много неба над панорамой города. Она могла часами сидеть на подоконнике и смотреть вдаль.
Не успели они войти в подъезд, как их атаковал рыжий ком, издавая сопение и шкрябая когтями по мрамору.
– Боня! – воскликнула Ева и присела, подставляя пальцы под шершавый язык.
– Бонапарт! Смирно!
Команда подействовала лишь на людей, выпрямившихся и воззрившихся на сухую пожилую даму. Шпиц продолжал попытки запрыгнуть к Еве на руки.
– Здравствуйте, тетя Рая. Как ваша нога?
– Добрый вечер, молодежь. Нога ничего, послужит еще. В отличие от этого недоразумения. Ни одной команды не понимает, бестолочь. И ты его совсем разбаловала долгими прогулками. Второй раз за вечер выпросил, бессовестный.
Они разошлись после пары дежурных фраз, во время обмена которыми Ева не сомневалась, что соседка хорошо запомнила Константина. Если бы она не знала, что тетя Рая не выносит сплетников, то начала бы волноваться о приезде брата в течение получаса.
– И про собаку не соврала.
– А про что еще не соврала?
– Что я тебе нравлюсь.
Как ему удается быть притягательным и скотиной одновременно? Ева сложила руки и решила, что обойдется без поцелуев во время подъема. Он словно прочитал ее мысли, остановил взгляд на Евиных губах. Так и доехали до двадцать четвертого этажа: одна делала вид, что ей все равно, второй откровенно этим веселился.
Зато в квартире никто не смог сдержаться. Пальто с вывернутыми рукавами были скинуты на пол, рядом со стуком приземлились мужские туфли с не развязанными шнурками, ботильоны пришлось расстегивать в четыре руки. Тумба у входа лишилась плетеной вазы, и на пол посыпалась мелочевка вроде крема для рук, монет и бумажных платочков. Константин подсадил Еву, и его намерения были недвусмысленны.
– Постой! Я трогала собаку, надо помыть руки.
В отражении над раковиной она встретила незнакомую себя. Всклоченную, с размазанной тушью и покусанными губами. Вот что год воздержания делает с человеком. Вернув себе приличный вид, Ева раскатала обратно длинные рукава. Поймет ли он, если попросить оставить платье? Репутация нормальной все равно не грозит, так почему не чудить в свое удовольствие.
Ева вышла из ванной в полумрак. Квартира‑студия просматривалась с любой точки, и Константин быстро нашелся возле окна. Он избавился от пиджака; и белая рубашка, обтягивавшая его плечи и спину, парила в потемках перевернутым треугольником.
Вдруг нестерпимо захотелось обнять его со спины.
Ева подобрала в кулачки подрагивающие пальцы. С каждой секундой в груди становилось теснее, и потребовалось контролировать дыхание. Откуда волнение? Не первый мужчина в жизни.
Но первый, кому предложила встречи без моральных обязательств.
Он развернулся и молча ждал, что она предпримет. Ева с завистью отметила, что, даже будучи на чужой территории, Константин возмутительно расслаблен. Рукава закатаны до локтя, тяжелые часы пропали. Уловив лимонную отдушку кухонного мыла, она испытала облегчение – позаботился об элементарной гигиене рук.
Волнение немного унялось.
В тишине подошла и левой рукой положила на подоконник картонную коробочку. Костя хмыкнул и достал из кармана другую.
– У меня свои.
Понимающе улыбнувшись, Ева подалась к нему как можно медленнее и вдохнула, чтобы прочувствовать аромат, вскруживший голову во время поцелуя в машине.
Кондиционер для белья. Не то.
Глубже вдох.
Вот оно – что‑то солено‑солярное, как если бы дневное тепло и свежий воздух впитались в кожу.
Константин с его выгоревшим кудрями и золотистым бликам на лице пах так, словно только что воткнул в песок мокрую доску для серфинга. Разгоряченный, пропитанный морской водой и ветром, он вызывал желание прижаться к нему. И целовать, целовать, пытаясь урвать хоть немного света и свободы.
Константин охотно отвечал, изучая ее изгибы и округлости.
Приподняв бедро, просунул пальцы под кружевную резинку, немного оттянул и отпустил. Ева качнулась от неожиданности – ее прежде не шлепали, и тем более не шлепали чулком.
Не больно. Скорее – странно. В итоге приятно. Ведь чтобы сгладить, ее немедленно утешили.
И пусть не там, где шлепнули, а повыше.
Константин подсадил Еву на прохладный подоконник, не позаботившись расправить платье.
Когда обласканная и разогретая кожа коснулась голой поверхности, захватило дух от контраста температур, и против воли вырвалось ругательство.
– Ах ты…
Договорить не удалось – Костя закрыл ей рот поцелуем, и возмущение растаяло как мороженое в гляссе. Снова контрасты.
– Что – я?
– Сам знаешь, – отмахнулась Ева, найдя занятие поинтереснее перепалки – пыталась расстегнуть молнию на его брюках.
Забывшись, она взялась за бегунок правой рукой и, конечно, не справилась. Но в этот момент Константин преуспел в своем путешествии, – ему‑то ничего не мешало – и Ева чуть не подскочила, почувствовав его пальцы.
– Очень гостеприимно.
– Да замолчи ты уже!
Пришла ее очередь затыкать поцелуем. Начало вышло яростным, с прикусыванием губ и колючего подбородка. Это нисколько не отвлекало Константина от своего занятия… Что он творил! Казалось, сведи ноги, и…
Словно разгадав ее намерения, резко убрал руку.
– Еще рано.
И сдернул с подоконника, развернув лицом к окну.
– Не оборачивайся.
Все тело напряглось в предвкушении. И как нарочно, он тянул с основным действом. Подхватил под живот, прижал и поцеловал тонкую кожу на открытой шее.
Ожидание превращалось в разочарование. Ева не любила эту позу и вряд ли решится помочь себе у него на глазах. Заявление «хорошо будет всем» казалось пустыми словами.
