Одержимые

– Смотрите, Вася, все сходится вот здесь и здесь, – широкая улыбка озаряла ее лицо. – Вот ссылка на 63‑й том, сейчас достану. Ну сами взгляните!

Это было то, что они искали. Но он почему‑то не обрадовался удаче, потому что осознал, что их совместная работа подошла к концу, а значит, мимолетная встреча, подарившая сумрачную надежду на что‑то светлое и теплое, тоже приблизилась к завершению. Василий понял, что зря он признался себе в симпатии к этой славной девушке, нельзя было дарить своему сердцу этот тонкий луч надежды.

– Да, Катя, это действительно то, что нужно, – парень попытался придать своему голосу радостные интонации.

– Василий, а давайте отметим наш успех чашечкой кофе! Здесь совсем рядом есть прекрасная кофейня, готова спорить, что вы в Донецке ничего подобного не пробовали, – ее глаза светились непередаваемым солнечным светом.

– Сейчас в Донецке, Катюша, кроме прилетов попробовать нечего, – грустно улыбнулся парень.

Кофе на самом деле оказался замечательным. После него они заказали ужин и по бокалу красного полусладкого вина. Василий душевно таял от присутствия девушки и мечтал о том, чтобы этот вечер не заканчивался никогда. Он вспомнил, что может шутить и смеяться, не думать о войне, о человеческой подлости и жестокости. Ее голос потом еще долгое время слышался ему, а свет озорных глаз и милая улыбка много раз возникали во сне и наяву, заставляя Рыжика испытывать стыд по отношению к погибшей невесте.

По дороге к дому Кати он рассказал ей свою историю от начала и до конца. Ее искреннее сочувствие и понимание помогло ему пережить воспоминания без привычной душевной боли.

– Так вот почему вы совсем седой? – казалось, она вот‑вот заплачет.

Они расстались как старые, очень хорошие друзья, и если бы парень был порешительнее, возможно, их зародившиеся отношения получили бы продолжение. Но Василий, впервые за последнее время преодолевший мысленно выстроенную каменную стену, отгораживавшую его от остального мира, был уже не способен ни на что.

– Можно я позвоню, на Новый год? – парень нерешительно протянул руку.

– Васенька, звоните, когда захотите! – весело рассмеялась девушка.

Документы, обнаруженные молодыми людьми, дополняли сведения, собранные профессором, его друзьями и самим Василием в других источниках. Георгий Степанович систематизировал собранный ими материал, и цель, ради которой парень приехал в Москву, посчитали достигнутой. Можно было возвращаться, но боец решил побыть в столице до конца отпуска.

Доктор наук как мог старался вернуть племянника к нормальной человеческой жизни. Они сходили на футбол, съездили на рыбалку, катались на лошадях и парились в самой настоящей русской бане где‑то в Подмосковье. Дважды собирались с друзьями профессора, жарили шашлыки, рассказывали анекдоты и пели под гитару старые советские песни.

Он оттаял. Нет, Василий не забыл жестоких ударов судьбы, просто он понял, что нужно с ними смириться и жить дальше. Он очень часто брал в руки брелок, подаренный незнакомой девушкой и, прикрыв глаза, представлял или Олесю, или Катю.

– Это не предательство, милая! – обратился он к своей невесте в одну из последних ночей в Москве. – Я всегда буду помнить тебя, и ты навсегда останешься в моей памяти, в моем сердце. Если бы не эта война, мы написали бы книгу нашей любви вместе, но я не смог тебя защитить, и этот крест мне нести до конца своих дней, в которых больше нет и никогда не будет тебя. Мое сердце до сих пор разрывается от непереносимой утраты самого лучшего и светлого, что может быть на Земле, но я знаю, что ты не желаешь мне зла, прости меня, моя жизнь!

Он вышел на балкон в одной майке, но вовсе не почувствовал осеннего московского холода. Выкурив сигарету, лег и тут же заснул тревожным сном. Ему приснился снайпер, они курили и беседовали как старые добрые друзья, а потом появился размытый женский образ. Он знал, что это Олеся, но не мог рассмотреть ее лица. Василий тянулся к ней, но легкая невесомая тень ускользала и появлялась с другой стороны. А потом вдруг, как наяву, он почувствовал непереносимый жар в области груди. Он проснулся и вскочил. Грудь продолжало печь, и тепло не покидало его несколько минут.

Василий прикрыл глаза и вспомнил, как она часто подкрадывалась к нему сзади и обнимала, прикладывая ладошки к этим местам на его груди. От этой мимолетной трогательной нежности он ощущал себя счастливым. Так было всегда, когда он стоял к ней спиной.

– Это была она! – догадался парень. – Она все поняла и отпустила!

Он улыбнулся, закрыл глаза и тут же уснул спокойным глубоким сном. Василий не просыпался до самого утра и встал только после настойчивого требования будильника. Ополченец услышал на кухне шкварчание сковороды и снова улыбнулся. Он чувствовал прилив сил и запасы неиссякаемой энергии.

– Племяш, иди завтракать! – услышал он бодрый голос профессора. – Тут командира твоего показывают, я на паузу поставил.

– Где? – Василий поспешно выбежал на кухню.

– Да не спеши ты так! Сказал же, на паузу поставил.

На экране крупным планом светилось лицо Гиви. Он держал в руках сигарету и вел себя очень эмоционально. Перед ним стоял испуганный лейтенант ВСУ в гражданской красной куртке. Репортаж проводил специальный корреспондент телеканала «Россия». Съемка велась на улице Донецка. Камера не спеша оторвалась от Гиви и крупным планом обошла панораму недавних событий.

Возле автобусной остановки на боку валялся искореженный остов маршрутного такси, возле которого с разных сторон лежало несколько трупов. Оператор не подходил близко к лицам погибших, показав лишь дальний план.

– Смотри, тварь! – послышался картавый голос командира. – Два мужика, три женщины и ребенок! Смотри внимательнее, ублюдок!

Гиви держал лейтенанта за шиворот, наклоняя его к погибшему ребенку.

– Прямое попадание! – продолжал Гиви. – Где сепары, урод? Этот ребенок сепаратист? Или эти женщины? Откуда родом, осел?

– Винницкая область, – прошептал пленный.

– Громче, сука! Громче в микрофон говори! Тварь!

– Винницкая область, – громко повторил украинец.

– Видишь, сволочь, в Винницкой области так нельзя! А на Донбассе можно, да? – Гиви толкнул пленного. Тот споткнулся и упал возле трупа пожилой женщины. – Внимательней смотри, гад! Это террористы, да? Что ты наделал?

– Это не я!

– Это ты! Это такие, как ты! Зачем ты сюда пришел? Чтобы делать это?

– Я не знал, – камера крупно взяла лицо лейтенанта. – Я вам правду говорю, я не знал, что здесь происходит!

На экране показался корреспондент, который подробно рассказывал об утреннем артиллерийском обстреле Донецка. Потом вновь появился пленный. Он стоял на коленях и плакал. Над ним коршуном свисал рассвирепевший Гиви.

– Проси прощенья, сука!

– Простите меня! Умоляю вас, простите меня! – сквозь слезы проговорил лейтенант.

– Не у нас…, у матери своей проси прощенья, урод! За то, что гореть ей перед людьми от стыда за такого ублюдка!

– Прости меня, мама! Прости!