Остров забвения

– Чем я могу вам помочь, миссис Стилл?

– Вы знаете чем, сержант. Ничего не изменилось. Я пришла, чтобы встретиться со старшим суперинтендантом.

– Боюсь, что вам снова не повезло, миссис Стилл, – суперинтендант в продолжительном отпуске.

– То же самое вы говорили мне в прошлый раз. Вы или ваша коллега.

– Ну, это было правдой тогда и является правдой сейчас.

– У него все еще отпуск?

– Он на больничном. И я понятия не имею, когда он вернется, но это будет не завтра. Все, что я могу сделать, – это узнать, свободен ли кто‑нибудь из уголовного розыска, и тогда я к вам спущусь…

Женщина залилась слезами. Глядя на ее хрупкое тело, слегка подавшееся вперед, как будто она несет что‑то тяжелое, на ее серое лицо, изрезанное морщинами от нервов, сержант испытывала искреннее сочувствие. Она знала, почему женщина здесь. Она уже очень давно пыталась увидеться с суперинтендантом.

– Миссис Стилл… Вы можете сидеть тут хоть всю неделю, если вам так хочется, я не возражаю, но вы просто потеряете время, потому что мы не знаем, когда суперинтендант вернется. Если вы хотели бы поговорить с кем‑нибудь другим…

– Это должен быть кто‑нибудь из начальства, и Серрэйлер лучший, ведь так?

Зазвонил телефон, и двое полицейских в форме завели в участок молодого человека в наручниках, сжав его между собой. Миссис Стилл шагнула от стойки, но даже не двинулась в направлении выхода.

А потом снаружи остановилась машина старшего констебля.

Кирон знал три варианта, как вести себя с особами наподобие миссис Стилл. Он мог провести остаток дня в попытках избегать и игнорировать ее. Он мог перекинуть ее на кого‑нибудь другого с указанием, чтобы на нее не тратили слишком много времени.

Или мог принять ее сам.

На следующий день, в среду, секретарь отправила миссис Стилл к нему в офис в штаб‑квартиру в Бевхэме. Туда ее доставила полицейская машина – комфортабельная, но без опознавательных знаков. Кирон хотел, чтобы она почувствовала, что к ней отнеслись со всем возможным вниманием и обязательно как следует выслушают. Он взял материалы дела домой и подробно их изучил. Он также запросил большую подборку статей в прессе – с того дня, как Кимберли пропала, и до последнего раза, когда пресса обращалась к этой теме. В общем, как обычно, статьи сокращались и появлялись все реже уже через несколько месяцев после происшествия. Кимберли Стилл официально все еще числилась пропавшей без вести, но таких были сотни, и СМИ просто не могли ставить каждого на первую полосу, хотя дела о пропавших детях старались освещать как можно подробнее и активнее.

– Я вам очень благодарна, – сказала она ему. Принесли чай. Принесли кофе. Принесли шоколадные печенья.

Кирон сидел не за своим столом, а на стуле рядом с ней.

Бедная женщина. Больше о ней нечего было сказать, как и обо всех тех людях, кто нес за собой многолетний груз горя и скорби – даже не скорби, а мучительного чередования надежды и отчаяния, – и каждое утро просыпался в кошмаре. Кирон слишком часто заглядывал в глаза людей вроде Мэрион Стилл. Любой коп, который задерживался на этой работе дольше чем на пару лет, замечал в них странную мертвенность и печаль, которые тяжелой тенью заслоняли любые искорки жизни и энергии.

– Миссис Стилл, я дал себе труд целиком ознакомиться с вашим делом. Возможно, вы знаете, но я еще не служил в полиции, когда Кимберли пропала, так что я рассматривал все документы и свидетельства впервые. И это хорошо, у меня был свежий взгляд. Я серьезно над ними поразмышлял и теперь, мне кажется, могу задать вам несколько вопросов. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Вы хотите сказать, что начнете с начала и снова попытаетесь узнать, что случилось и куда он забрал ее, где он… где она? Я знаю, кто этот «он», мистер Брайт, как и все. Просто такое ощущение, что никто не считает это важным.

– Конечно, это важно. Но я не хочу делать вид, что раскрою это дело, миссис Стилл. Пожалуйста, поймите. Очень много людей участвовали в поисках Кимберли и пытались выяснить, что с ней произошло. Колоссальное количество человеко‑часов было затрачено на протяжении большого периода времени. Никто не сдавался без боя, это я вам точно могу сказать.

– Я это знаю. Знаю. Я уже говорила, насколько благодарна, могу я не повторять?

– Конечно, можете. Это всегда было и остается вашим правом. Это был наш долг перед Кимберли и перед вами – сделать все возможное и даже больше. Я это говорю к тому, что даже если мы запустим новое расследование, я не могу гарантировать результатов. Просто не могу. Насколько мне известно, новых улик нет.

Она поставила чашку и посмотрела прямо на Кирона, и на секунду он увидел что‑то в ее глазах. Отчаяние, решительность? Нет. Убежденность. Ужасную, четкую убежденность. Он уже видел такое раньше, у безумцев и одержимых.

– Слушайте, это сделал он. Ли Рассон. Я с трудом произношу его имя, оно у меня во рту отдает гнилью, хочется сплюнуть. Это сделал он. Я думаю, он как‑то заманил ее к себе в машину, увез, а потом… а потом сделал то, что сделал. И я знаю, что он сел в тюрьму до конца жизни не только за мою Кимберли. За всех других. За этих бедных девочек. Вы говорите, что нет новых улик, но улика есть… всегда была.

– Да. Но когда эту улику – не очень‑то надежную – представили перед Королевской прокурорской службой, ответственной за принятие окончательных решений, ее посчитали неубедительной. Они посоветовали не привлекать Рассона за это убийство наряду с остальными, потому что обвинение могли легко отклонить из‑за хлипкости. А в этом случае Рассон мог попросить о подаче апелляции и на другие решения суда, за их неблагонадежностью, что, в свою очередь – это очень маловероятно, но возможно, – привело бы к их пересмотру, и Рассон сейчас бы разгуливал на свободе.

– Это сделал он.

– Я тоже склонен так полагать после прочтения всех материалов. И старший офицер расследования на тот момент…

– Инспектор Уилкинс.

– Да… Он сказал, что полиция даже не искала других подозреваемых. Предполагалось, что Кимберли убили, и, вероятно, это сделал Ли Рассон. Но поскольку не было найдено ни тела Кимберли, ни вообще каких‑либо ее следов, Рассона…

– Который только и делал, что врал.

– Который отрицал, что имеет к этому хоть какое‑то отношение – точнее, что он вообще бывал в Лаффертоне, не говоря уже конкретно об этих числах, – не привлекли к ответственности.

– Я не верю, что они на него как следует надавили. Если человек виновен, на него можно надавить – его можно заставить признаться, рано или поздно.

«Это не всегда так», – подумал констебль. Но не было смысла объяснять это миссис Стилл, которая была уверена, что Рассон виновен и что кому‑нибудь когда‑нибудь обязательно удастся его расколоть.

 

Шесть