Остров забвения

– Да, – Дельфин отвернулась в другую сторону. – Спасибо, – проговорила она.

Что‑то не так было с ее голосом. Он присел на кровать и взял ее за руку.

– Что такое?

– Ничего, ничего, не волнуйся. Я просто немного в шоке, наверное.

– Конечно, ты в шоке – но дело же не в этом, да?

– В этом, в этом. Больше ни в чем. Со мной все будет в порядке, когда я посплю.

– У тебя все будет ныть и болеть, особенно нос и рука. Не рассчитывай завтра просто встать и пойти на работу, Дельфин.

– Со мной все будет…

– Нет, не будет с тобой все в порядке. Обезболивающие начали действовать?

– Да, спасибо огромное, уже гораздо лучше. Спасибо, mon chéri. Уверена, ты был очень хорошим доктором.

Он тихо закрыл дверь и пошел налить себе бокал вина. На улице все еще было очень тепло. Тепло. Тихо. В вечерней тьме порхали белые, как призраки, мотыльки. Ночная сова. Копошащиеся козодои.

Он не чувствовал себя уставшим и размышлял о том, что сказала ему Дельфин об аварии, пытаясь выстроить в голове четкую картину. Ему было не по себе.

У него зажужжал телефон и зажегся экран.

«Привет, пап».

Кэт. В Англии сейчас на час меньше.

«Только закончили ужинать. Час назад позвонила Ханна, сказала, что ее взяли в новый мюзикл – она разделит главную роль с двумя другими девочками. Она просто в диком восторге. Видела, у вас там жара. У нас нет. Надеюсь, у тебя все хорошо. Целую, Кэт».

Он перечитал сообщение дважды. Кэт, ее семья, ее загородный дом. Лаффертон. Другая планета. О возвращении не могло быть и речи. Ему нравилась его жизнь здесь. У него была Дельфин. Но он ощущал какую‑то странную оторванность от реальности, как будто его подлинное «я» и его подлинное существование остались там, где были всегда, – дома, в Галлам Хаузе, сначала с Мэриэл, потом с Джудит.

Он часто пытался снова представить себя дома. Дом все еще стоял на месте, хоть сейчас был в распоряжении других жильцов. Он мог вернуться туда буквально через пару месяцев, если бы захотел. Семья была на месте. Ничего не изменилось, не считая естественного хода событий, – жизнь продолжалась, люди росли, старели, женились, умирали. Новые дома строили, а старые сносили. Прокладывали новые дороги, меняли привычные маршруты. Не более того. И не менее.

Он не мог вернуться. Может быть, через год или два, но точно не сейчас (от этих воспоминаний он отмахивался в редких случаях, когда те грозили всплыть на поверхность), не когда его чуть не обвинили в изнасиловании. Чуть не обвинили. Потому что, естественно, он не насиловал Шелли, она сама на него вешалась, а он проявил слабость и глупость в те несколько секунд помутнения. Вот и все. Остальное – просто высосанные из пальца обвинения и обычная мстительность. Он знал это. И другие тоже знали. Тем не менее на нем все равно осталось черное клеймо насильника. Таким он был в глазах всех, кто его знал, – а у людей долгая память. Обманчивая, но долгая.

Он понятия не имел, живут ли до сих пор Шелли с мужем в Лаффертоне. А теперь задумался, не стоит ли разузнать. Если они переехали, он мог бы навещать дом время от времени, хотя сомневался, что когда‑нибудь захочет снова жить в Лаффертоне.

Он проверил Дельфин, прежде чем пойти в постель. Она спала, ее лицо опухло и покраснело, дыхание было затруднено из‑за спекшейся в носу крови. Рука с порезом лежала на одеяле, и кровь до сих пор немного просачивалась сквозь бинты. Он нежно дотронулся до ее руки и почувствовал желание защитить ее и позаботиться о ней, как о поранившемся ребенке. Она немного поворочалась, но не проснулась.

Он полежал недолго с открытыми глазами; его смутили чувства, проснувшиеся из‑за аварии, особенно после того, как он только что посмотрел на Дельфин. Это было чувство огромной нежности и…

И он не знал – чего. Он знал только, что чувство это незнакомое, новое и тревожное.

 

Семь

 

Вуки зарычал – низким утробным рыком, который как будто шел из живота, а не из пасти, – но не пошевелился и не открыл глаза.

Через тридцать секунд машина Кирона свернула к дому. Вуки снова зарычал.

– Глупая собака. – Кэт с ногами залезла на диван. Она дочитывала «Попугая Флобера» – роман, который они выбрали для обсуждения в книжном клубе на следующей неделе.

– Приехал бы ты на пять минут позже, все мое внимание было бы полностью в твоем распоряжении, но теперь придется подождать, потому что я на предпоследней странице.

Он подошел к ней и поцеловал в лоб.

– Я ничего не говорю. Выпьешь?

Она кивнула, переворачивая страницу.

Вуки не прекращал рычать. Кирон принес два бокала вина, поставил их на низкий столик и присел рядом с Кэт. Терьер поднялся и перебрался в дальний конец дивана, по‑прежнему ворча.

– Когда ты уже ко мне привыкнешь и перестанешь рычать, Вукс?

Кэт читала еще ровно минуту, а потом закрыла книгу.

– Просто не обращай на него внимания.

– Я живу здесь целых четыре месяца, а он продолжает реагировать на меня, как на грабителя.

– Грабителя, боюсь, он бы не впечатлил.

– Стоит мне щелкнуть пальцами у него перед носом, он скалит зубы.

– Тогда не делай так. Ну, здравствуй. Хорошо провел день?

Кирон вздохнул.

– Очень много бумажек, затянувшаяся встреча с комиссаром и одна безумная женщина. Нет, не так – одержимая женщина. На самом деле мне ее очень жаль – ее дочь исчезла несколько лет назад. Скорее всего, была похищена. И она уверена, что знает, кто это сделал. Как и мы, ведь он и так в тюрьме за два других убийства – он признался в них, но уверяет, что к этому не имеет никакого отношения. Она хочет справедливости, это понятно – хочет довести дело до конца. Это тупик.

– Мэрион Стилл.

– Ты знаешь ее?

– Наша пациентка. Как и Кимберли. И как она?

– Зациклена. Но без эмоций.

– И что ты ей сказал? «Мы ничего не можем поделать»?