От Кремлёвской стены до Стены плача…

В нашей школе в Омске были отличные учителя. Немецкий язык преподавала очень требовательная учительница. Она была депутатом Верховного Совета РСФСР, и очень строгая. Она по происхождению была из немцев Поволжья. Немецкий, который один год я учил, я за счет этого багажа всю жизнь прожил, и экзамены без проблем сдавал в институте. Другие учителя немецкого языка, по сравнению с нашей пожилой немкой, были просто пустое место. Одна из таких Матильда просто обомлела, когда узнала, что я знаю немецкие модальные глаголы, и стала меня чаще других вызывать читать немецкие тексты.

Омск – столица Колчака во время гражданской войны. О Колчаке я бы мог много чего написать. Сейчас его хотят выставить чуть ли не героем, спасителем России, а он был просто марионеткой стран, осуществлявших интервенцию в России. Дом, в котором мы жили, был построен еще до Колчака, и мы на чердаке искали какие‑нибудь вещи колчаковских времен. Нашли медаль, которой Колчак награждал своих подчиненных. На медали был выбит символ в виде глаза в расходящихся лучах и надпись «И вознесет вас Господь в свое время».

Отец поработал в Омске год с небольшим. В Москву вызвали его и говорят: «Давай, переводим тебя в Армавир». Он обрадовался, в Армавире тепло, а всю жизнь мечтал жить на юге.

Мне не хотелось уезжать из Омска: там и рыбалка, и отдых, и ребята все свои, и во дворе тоже, подтягивались мы на турнике. Турник поставили – надо к армии семь раз подтянуться элементарно, я тут уже подтягивался на турнике, тренировался каждый день. И вот как раз и был главного инженера сынок, такой маменькин, намажет себе вареньем хлеб кусок белого и ходит ест, а у нас слюни текут, хоть особого уже голода не было, но все‑таки голодновато было.

Улицы на окраине г. Омска назывались – 5‑я, 6‑я и так далее. После этих линий был пустырь, на котором организовали сельский рынок. Казахи, киргизы приезжали на рынок, привозили – баранов продавать, гусей, уток и многое другое, а сами закупали, что им нужно. А он приедет, у него кнут и он сидит в санях. А мы подходи к нему, вот так возьмем полу куртки, зажмем – и получается вроде уха, и мы ему: «Киргиз, свиное ухо надо?» А они же свинину не едят. «Ах вы, черти», – и нас старается кнутом этим опоясать. А мы все: «Киргиз, свиное ухо надо?» – дразнили их. В театр ходили, в парк, все интеллигенты, там я приобщился к чтению, читал много, уже научился читать быстро.

Продолжим мы свои воспоминания. Сегодня 14 марта, четвертый день, четверг у нас сегодня, четвертый день Масленицы – он называется, вообще говоря, «широкий четверг», или разгул, перелом.

В этот день приходилась середина масленичной гульбы. Позади уже три дня прошло, впереди три дня.

В этот день все гуляли с утра до вечера, плясали, водили хороводы, пели частушки. Молодоженов, которые женились недавно, сажали в сани и спускали с горы, при всех заставляли целоваться. Если уж кто отказывался – сталкивали в снег и засыпали их по самую шею.

Выходили в тот день и на кулачки, кулачные бои. Это, как говорится, бои без правил, как сейчас лупят друг друга до полусмерти. Но тогда, раньше, было более гуманно: по правилам, нельзя было прятать в рукавицу что‑то тяжелое, бить ниже пояса, по затылку, как сейчас. Словом, в любой схватке русскому бойцу следовало помнить о чести, не терять голову.

Сходились на реке, бились сам на сам или стенка на стенку. Ну да ладно, бог с ней, с Масленицей, сейчас еще я несколько слов скажу, а потом уже перейдем к воспоминаниям.

Мы будем отмечать масленицу, в воскресение Прощеный день и окончание Масленицы перед постом. Будем печь блины, а сегодня мы ходили на рынок, прикупили кое‑что к блинам.

Я очень люблю блины с селедкой и с лучком завернутые, с салом почему‑то люблю, может, оттого что у меня дед был из Чернигова, то есть, хохол – хохлы‑то, они очень сало любят. И говорят, холестерин – а что же у них холестерина нет ни у кого, хохлов? У нас давеча хохлы работали с утра до ночи, такие подтянутые, здоровые ребята. Сало едят и горилку пьют. Я тоже сало люблю завернуть в блин.

Вот, мы походили там туда‑сюда по рынку, еще купили кое‑что, сметаны, творогу, и пошли домой через железнодорожные пути.

Очень у нас неудобно ходить на рынок – просто очень опасно, особенно пенсионерам. Перехода рядом нет, вот и ползут старушки как муравьи через две железнодорожных линии: на Уваровку и вторая на Минск, я по ней ездил, я потом расскажу, как было дело.

Никто же из богатых людей‑то не ходит на Кунцевский рынок, где подешевле. А пенсионеров малоимущих – он выручает, там можно купить все, неторопясь походить, посмотреть, чем торгуют.

Но я вспоминаю другие рынки, в Новосибирске, в Омске. Хоть в те времена особенно не поощрялась частная или ее называли колхозная торговля, но на рынках все была: овощи, мясо и т. д. Оторвусь на минутку от рынков.

Я вспомнил один сюжет, когда мы жили в Новосибирске, приключилась у нас такая история. Как я уже писал, мы очень любили реку Обь – река замечательная, широкая и полноводная. На реке были довольно большие острова, на которых росло много черной и красной смородины, и очень много черемухи, а также огромное количество грибов.

И вот, мы втроем – я, брат и еще один мальчик – ничего не говоря родителям, сели на пароход и поехали на острова, вниз по течению за ягодами. Километров, наверное, 15 отъехали от города, а может, и больше. Напротив острова причал, пароход остановился, мы с него сошли на берег.

Местный рыбак на лодке перевез на остров. На острове целый день. К вечеру должен пароход проходить к городу, и мы рассчитывали на нем вернуться домой.

На острове набрали много ягод, особенно черемухи. В Сибири черемуха почему‑то очень сладкая. Из нее сибиряки даже начинку делали для пирогов. Пироги с черемухой, сладкие, вкусные, совсем другая ягода, чем у нас в центральной России.

Где‑то после обеда, должен был пароход пройти мимо. Мы с острова кричим мужикам, которые на том берегу: «Лодку давайте!» – орем все втроем, как можно громче, громко, голоса уже надорвали. Один рыбак наконец‑то услышал и приплыл за нами. Мы переехали с острова на берег, к причалу. Перебрались на причал, стоим, ждем.

Вокруг нас местные жители с мешками, все кто с чем, и мы с кошелками ждем этот пароход, обратно ехать. И выплывает наконец‑то, как говорится, «из‑за острова на стрежень» наш пароход.

Раньше пароходы плавали так медленно, как черепахи. Если еще вверх по течению, то это вообще – гаси свет, еле‑еле. Пароход‑то наш назывался хорошим именем: «Товарищ». И вот этот «Товарищ» прошпарил мимо нас во все лопатки и не остановился.

Народ заволновался, люди стоят на причале, трудно назвать причалом – сбитые бревна. Люди, орут: «Товарищ, товарищ! Куда же ты!» – а он, этот «Товарищ», и усвистел. А потом другой «Товарищ» еще через три дня должен приплыть.

Долго думали, что делать – один мужик говорит, здесь где‑то узкоколейная железная дорога была, и там станция должна быть. Мы все:

– Давайте пойдем пешком.

Нам объяснили:

– Пойдете по этой дороге, потом повернете на небольшую дорогу. Не заблудитесь, идите.

Вот, мы пошли. В лесу быстро потемнело, ночь. Кругом кочерыжки эти, корни, спотыкаемся о них, у нас фонаря нет. У каждого у нас ножик был. Вынул я из кармана, вперед иду, нож в руке держу, страшно. Кругом светлячки светятся на головешках даже и летают.