От Кремлёвской стены до Стены плача…

– Не плачь, мать, сын у тебя бандит.

И вот этот ее сынок действительно был в банде, и они грабили поезда, убивали людей. С виду такой приветливый, культурный человек. Бандит. Я маленький был, думал, как говорится, вырасту, бандитом буду. Я не знал, чем они занимались, может быть бабушка обрисовала, что он такой хороший человек, не знаю. Но на суде было выяснено, что эта банда, много что натворили, в лесничестве убили 18 человек…

В общем, это времена после гражданской войны, НЭПа. Были зеленые всякие и не поймешь, какие. У меня бабушка Маша была членом трех или пяти партий. Приезжает какой‑нибудь представитель трудовой партии и партии эсеров, потом еще какие‑то партии, народники, трудовики. Митинг проведут, и всю деревню записывают в свою партию. И получалось, что она была чуть ли не в трех‑четырех партиях одновременно.

В общем, такое было, примерно, как сейчас, сколько хочешь партий. Что за партии? Они же должны какие‑то классы, общественные слои представлять, не просто быть партией любителей кошек или собак, или еще что‑нибудь. Политические партии борются же власть. Ну, это другая статья, мы еще, может быть, вернемся к этому, и поговорим на эту тему.

И вот наша бабушка работала в колхозном огороде. Они выращивали огурцы, капусту, свеклу, морковь, немного помидоров. Помидоры вообще не считались овощами в России. Даже в Париже вначале‑то ели у картошки – вот эти верхние ягоды, а не клубни. А про помидоры говорили: «Это дьявольское яблоко».

В пойме реки Листвянки, заливной луг. В половодье огород тоже заливался, после схода воды оставался плодородный ил, да и навоз туда возили каждый год. Земля была как пух, и росло все, а бригада женщин, в основном старушки, занимались огородничеством, имели в этом деле большой опыт.

Наша бабушка идет с огорода, если встретится ей внучок, а ты уже бежишь ей навстречу. У нее юбки широкие были, подвязанные вязаным шнурком, вроде поясом, и в складках образовался карман, и она из кармана из этого достает огурец: «На тебе огурчик». А он такой теплый, сочный, ну, просто не огурец, а мед. Ну, потому что есть нечего было, тебе и огурец будет медом казаться.

В 1922‑м году голод был. Крестьяне, как могли, так кормились, а кому удавалось, из деревни бежали. Это сейчас говорят: «Вот советская власть всех оставила без земли». Да, в России все время были голодные годы, потому что‑то засуха, то все замерзнет, или хлеб под дождем и градом поляжет. Это же район рискованного земледелия, не гарантированного.

Колхоз, конечно, выручал, что там говорить, особенно вдов и одиноких женщин. На щите перед селом Александрово хотя и было написано: «Колхоз доброй воли», а внизу кто‑то написал: «Из‑под палки». Ну, эту надпись пытались закрасить, но все равно видно было.

Но я хочу сказать, что даже вот эти вот колхозы, которые были созданы, вообще, по уму‑то хорошо, но поскольку из колхозных амбаров выгребали все до последнего зерна, то колхозникам ничего не оставалось.

Причин тому было много то голод в Поволжье, то война. Индустриализацию надо проводить или еще что‑нибудь. Конечно, этими государственными заготовками, колхоз‑то и обдирали. А колхозникам раздадут по энному количеству зерна или еще чего‑нибудь, что останется. Картошка выручала, еле‑еле до следующего урожая дотягивали.

Где‑то в 20‑х годах, когда голод был большой, мама рассказывала, что колхозники даже лебеду ели, лебеда – трава, да еще сныть, тоже противная трава. Лишь бы только выжить. Ну, выжили, а без колхоза как моя бабушка, вдова с двумя детьми, могла бы вскопать огород, вырастить ту же картошку? Колхоз помогал, пахал. Мужиков практически не было, все они разбежались из колхоза. Одних в свое время раскулачили и сослали в Сибирь. У других путь героев в армию или тюрьму. Бабушке колхоз помогал, она была членом колхоза, работала в огороде. А деда раскулачили, когда он еще служил священником. Решили, что он очень богато живет. А что у него там было? Никакого богатства не было. Сельский священник, служил, у него доходов никаких не было, что прихожане дадут, и на том спасибо. Но старушки его предупредили, что раскулачивать придут. Комбед (комитет бедноты так решил), там самые бездельники были, в этом комбеде. Ну, комиссар приехал, конечно, из Рязани возглавлять раскулачивание более или менее благополучных трудолюбивых крестьян.

И деда раскулачили. А что значит «раскулачили»? Это значит, что все забрали, все, что было. У него была какая‑то ткань для рясы, валенки, две пары, допустим, одни забрали, другие оставили. И в этих валенках ходил Кирюха, который самый бездельник.

Бабка Маша говорила:

– Да какой же он крестьянин? Он лен косой косит.

А лен, если косить косой, остается там 10 сантиметров. А лен то дергают, чтобы волокна были подлинней. Вот они на это беднейшее крестьянство и должна опираться советская власть. Но причина голода была не в том, крестьян раскулачили таких, как родителей бабушки Маши, а то, что отбили желание работать на земле, а тут еще неурожаи.

А раньше, когда бабушка замуж выходила за Федора, братья дали ей такое большое приданое, что она всю жизнь из сундука доставала – то сарафан достанет, то платок, то еще чего‑нибудь.

И вот когда она открывала сундук, такой здоровый сундук, обитый железом, на нем спать можно было, открывает крышку – тут я уж не зевал, сразу подскакивал и рассматривал что у него внутри. А крышка изнутри была оклеена картинками – коронация Николая Второго, потом посещение Николаем Вторым и его женой Костромы, других мест, в связи с трехсотлетием дома Романовых в журнале «Нива» были такие картинки. Вся крышка была обклеена внутри.

Еще мне нравилась реклама: из журналов вырезанные картинки. Красивая девушка, затянутая, с бюстом, и парень, причесанный, с пробором, и написано: «Кушайте леденцы» там какого‑нибудь Петрова. И вот эта реклама, и эта пара, мне очень нравилась. Эти люди как будто из другого мира.

Бабушка достанет что‑нибудь, я ее спрашиваю:

– Бабушка, а это что, а это что?

Она говорит:

– А это мое приданое…

Домотканые холсты там всякие, одежда, сарафаны, платки. Она за счет приданого‑то и одевалась. Потому что где она что могла купить? В колхозе раньше денег не давали, потому что говорили: «Земля есть, все, пусть колхоз суетится». Коров в личных хозяйствах всех тоже порезали – налоги задавили. Сады все померзли, столько яблок раньше было.

Но это по рассказам, конечно, потому что старики всегда говорят, что раньше было лучше, чем сейчас.

Хотя сейчас живут так, как и барыни не жили. Где это было видано, чтобы старушка (пенсий вообще никаких не было), в колхозе, ходила бы по селу и на ремешке собачку какую‑нибудь оригинальную водила? Какого‑то там пекинеса или еще какого‑нибудь французского бульдога, как сейчас гулять водят по улицам Москвы. А она же никакая не барыня, работала где‑нибудь там уборщицей, а сейчас уже идет с собачкой.

И вот если старушку представить в деревне, с собачкой на поводке, и она был по улицам ходила и гуляла, то все бы ее посчитали, что она просто не совсем в себе, потому что раньше старушки работали до тех пор, пока в борозду не упадут, или пока у них что‑нибудь не парализует, работает до самого последнего вздоха. Они очень были нужны. А как же? Почему женщины дольше живут, чем мужчины? Потому что на них забота – хозяйство и дети, и внуки, и все прочее.