Падшие ангелы

Автор: Grem Lee Miller

Возрастное ограничение: 18+

Текст обновлен: 28.08.2024

Аннотация

Скитавшийся по свету «солдат удачи» возвращается на родину и узнаёт, что она погрязла в криминале и торговле наркотиками, первоочередной и самой незащищённой жертвой которых становятся дети. Он набирает четверых неравнодушных несовершеннолетних борцов, учит их убивать и вместе с ними затем вершит «правосудие». Однако это в корне меняет суть дела, видоизменяет отношения «агрессор – жертва» и приводит к непоправимым последствиям, которые затрагивают, а затем рушат лишь вселенные главных героев. Книга содержит нецензурную брань.

Падшие ангелы

Grem Lee Miller

ISBN 978‑5‑0059‑7992‑6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сон

Чечня. 1995 год. Молодой снайпер, искусно замаскированный, лежит в «зелёнке» в своём «новом» логове и смотрит в оптику: в восьмистах метрах от него находится северный блокпост, и к нему направляется на велосипеде девочка лет двенадцати или тринадцати. За спиной у неё висит рюкзак, который она в двадцати метрах от поста снимает и перекладывает в свою правую руку. Двое бойцов на блокпосте – один у пулемёта, другой с автоматом в руках, – целятся в неё и командуют, кричат остановиться и положить рюкзак. Но она демонстративно делает круг, затем – другой и, на выходе из третьего, уже может бросить свой рюкзак в бойцов.

…Снайпер нажимает на спусковой крючок…

Пуля входит девочке между грудей и проходит «на вылет». Она падает на спину, на асфальт, а рюкзак, взметнувшись вверх, так и остаётся в её руке.

Белое ситцевое платье в мелкий голубой горошек быстро обагряется кровью, кровь вытекает из‑под тела, и лужа неудержимо расползается – кровь выходит из девочки, как вода из пробитого резервуара, как жизнь…

Глава I

Лёха с пронзительным криком подскочил на кровати: весь в поту, его подушка, простынь под ним и одеяло – промокли насквозь, а мокрый круг на простыне напоминал ему ту самую лужу из сна. Он не сразу пришёл в себя – какое‑то время он потратил на понимание, где он находится и когда. Через несколько секунд он узнал место и окончательно вышел из сна – этот сон уже несколько лет преследовал его и он, каким‑то чудовищным образом, становился всё правдивее и яснее, чем сама явь.

Лёха отбросил одеяло, поставил ноги на пол и в изнеможении положил свою голову на правую руку: это уже в конец измотало его. На мгновение он испытал облегчение, что это всего лишь сон, но это было лишь мгновение, а реальность состояла в том, что всё это повторяется годами и будет повторяться ещё в будущем до самой смерти, до самой смерти… Даже сквозь килограммы выпитого алкоголя. Даже сквозь пятисуточную борьбу со сном. Даже…

Спать страшно, а умирать ещё страшней – там ведь не проснёшься. А может, это и будет смерть, когда Она оживёт?..

Лёха поставил греться чайник и поплёлся в ванну умываться. Он долго‑долго держал своё лицо в ладонях так, чтобы ледяная вода затекала в них и освежала опухшее лицо. Затем поднял голову и уставился на себя в зеркало:

армейский светлый «ёжик», худое угловатое лицо со шрамами – глубокими и не очень… Это лицо можно было бы принять за лицо подростка, если бы не эти шрамы. Но главное в нём – это неизменная «печать смерти», которую приносят с войны все, кому довелось умирать и убивать…

На груди со стороны сердца наколоты группа крови и резус‑фактор.

Он почистил зубы и вышел на кухню, налил себе чай, сел и уставился в единственное окно – такое жёлтое и засранное, будто на нём жарили чебуреки: вроде бы на улице солнце…

Он только несколько дней в городе. Снял эту кухню‑прихожую и «бросил кости» – всё, приехали. С 1994‑го года нет покоя – 8 лет: восемь лет российской армии, миротворческих сил и иностранного французского легиона. Лёха сидел и пил свой чай, привыкая к мысли, что он, наконец‑то, сам по себе и никому ничего не должен. Но радости не было: всё самое паскудное, что было в его жизни, по‑прежнему следовало за ним по пятам и, возможно сейчас, стало ещё хуже, потому что ко всему прочему добавилось одиночество. И отсутствие цели…

Но рано ещё было «бить в гонг» и «вскрывать себе вены в туалете» – этот этап его жизни он мог бы назвать – Возвращением. Ничто не длится вечно! А все дороги всё равно ведут – к Дому…

Он оделся в то, что носил в армии, – армейскую «горку» и бушлат, – и, особо не заморачиваясь по поводу внешнего вида, сквозь плохо освещённый, серый, вонючий и длинный, как кишка, коридор, с облегчением вышел на улицу.

Осень… Густые, чёрно‑сине‑молочные тучи на небе устали лить на землю тонны воды и на время взяли передышку. Лёха хлюпал по лужам и жёлтым кленовым листьям, прилипшим к асфальту, в своих иностранных удобных и не промокающих берцах и радовался тому, что он жив. Он с глубокого детства не видел Мир именно таким: простым и вечным. Просто дождь, просто осень, просто листья, которые опали сейчас первыми, после Тех – крайних – из Детства. Свобода, с которой нечего делать… Надо ещё научиться жить и пользоваться этим бесценным даром.

Он шёл по серой улице, кое‑где уже начинали загораться первые фонари, несмотря на довольно ранний час.

«Да, эти шрамы и единственную наколку на всём моём теле, я вынес из спецназа Внутренних войск. А ещё пару ранений и контузию – но это так, уже для «кучи» … – размышлял Лёха, гуляя без цели по городу. – Мне 27 лет, и я вернулся назад – в чужой и чуждый мне город, в котором в детстве я был лишь проездом, с той лишь разницей, что мне отсюда до Родины всего 300 км по прямой…

Чувствую себя голым. Я ничего подобного никогда не видел: люди просто идут куда‑то из ниоткуда, попадая в никуда… Я понимаю, что у них у всех есть семьи, свои дела, работа, но я пока что не могу понять, как можно так спокойно жить и заниматься своими делами, когда в Мире столько мест полыхает в огне…, гибнут люди… Дети пухнут с голоду… Это вопрос, конечно, риторический. Мне далеко не двадцать лет, чтобы с пеной у рта доказывать какому‑нибудь студенту, что его жизнь гавно и гавном и будет, не хлебни он этой «армейской баланды», но всё же…