Перегрузка

Бороду, однако, он отращивать не стал – ни до ни после «Ла Мисьон». Это было все равно что повесить на себя табличку. Революционеров всегда представляют бородатыми и неопрятными, и Йоргос делал все, чтобы как можно меньше походить на стереотип. Стоило ему выйти из скромного дома, который он снимал в восточной части города, и его можно было принять за биржевого брокера или банковского служащего. Поддерживать имидж было несложно: Йоргос отличался природной аккуратностью и хорошо одевался. Суммы, которые афинский адвокат регулярно переводил на счет в чикагском банке, понемногу уменьшались, а Йоргос нуждался в средствах, чтобы вместе с «Друзьями свободы» осуществить задуманное.

К счастью, пришла помощь со стороны. Теперь ее объем надо будет увеличить.

Только одна деталь противоречила имиджу добропорядочного буржуа – его руки.

На заре своего интереса к химии – а затем и к взрывотехнике – он был беспечен и работал без перчаток, отчего на руках остались многочисленные шрамы и пятна. Теперь Йоргос стал гораздо осторожнее, но упущенного не исправишь. Операция по пересадки кожи? Слишком дорого и рискованно. Оставалось лишь держать руки подальше от чужих глаз.

Сверху донесся аппетитный запах фаршированных перцев – готовился обед. Подруга Йоргоса, Иветта, знала, какие блюда ему нравятся. А еще Иветта испытывала огромный пиетет перед его ученостью – сама она образования почти не получила.

Йоргос делил Иветту с тремя молодыми соратниками, которые жили в том же доме. Уэйд, как и Йоргос, был выходцем из научной среды и последователем Маркса и Энгельса; Ют, американский индеец, питал жгучую ненависть ко всем институциям, отнявшим страну у его предков; Феликс, уроженец детройтского гетто, хотел одного: жечь, убивать, уничтожать все за рамками известной ему беспросветной жизни.

Хотя Иветта считалась общественным достоянием, Йоргос питал к ней собственнические чувства – можно сказать, привязанность – и одновременно презирал себя за то, что нарушает «Катехизис революционера», который приписывали кому‑то из русских анархистов девятнадцатого века – то ли Бакунину, то ли Нечаеву: «Революционер – человек обреченный. У него нет ни личных интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности… Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией… Он… разорвал всякую связь с гражданским порядком, и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями… нравственностью. Все нежные и ранящие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести надлежит давить в зародыше… Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель: беспощадное разрушение… Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение… Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему интерес революции».

Йоргос закрыл дневник, напоминая себе, что заявление сегодня же должно попасть на одну из городских радиостанций. Как всегда, его оставят в безопасном месте и сообщат на радио по телефону. Идиоты‑журналисты прибегут как миленькие.

Йоргос с удовольствием подумал, что содержание его заявления, несомненно, оживит вечерние «Новости».

 

Глава 12

 

– Прежде всего, – начала Лора Бо Кармайкл, едва они заказали аперитив: мартини для нее и «Кровавую Мэри» для Нима Голдмана, – я бы хотела выразить соболезнования по поводу гибели вашего топ‑менеджера, мистера Фентона. Я его не знала, но считаю случившееся очень прискорбным, трагическим инцидентом. Надеюсь, виновные будут найдены и наказаны.

Председательница клуба «Секвойя» была изящной стройной женщиной под семьдесят, с резковатыми манерами и живым, острым взглядом. Строго одетая, в туфлях на плоской подошве и с коротко подстриженными волосами, она словно подчеркивала свой отказ от традиционной женственности. Возможно, дело было в том, что Лоре Бо Кармайкл, одной из первых физиков‑атомщиков, приходилось отвоевывать себе место в сфере, которая – по крайней мере, в ее время – целиком принадлежала мужчинам.

Они сидели в элегантном кафе «Сквайр‑рум» в отеле «Фэрхилл» – Ним предложил там пообедать. Встречу пришлось отложить на полторы недели: водоворот событий, последовавший за взрывами в ГСС, не оставлял ему ни единой свободной минуты. В головном офисе компании были внедрены драконовские меры безопасности – Ним сам участвовал в их разработке. Еще больше работы навалилось из‑за повышения тарифов – меры, в которой они отчаянно нуждались и которую сейчас рассматривала Комиссия по коммунальным услугам.

– Его смерть стала для всех потрясением, – сказал он в ответ на слова Лоры о Фрейзере Фентоне, – особенно после гибели людей на «Ла Мисьон». Думаю, мы сейчас несколько напуганы.

Это была чистая правда. Руководство компании – начиная с председателя совета директоров – старалось поменьше появляться на публике. Никто не хотел мелькать в «Новостях» и тем самым привлекать к себе внимание террористов. Дж. Эрик Хамфри отдал распоряжение, чтобы его имя больше не упоминалось в официальных заявлениях компании и пресс‑релизах, и отказывался общаться с прессой – по крайней мере, под запись. Из всех документов изъяли его домашний адрес: теперь это была прямо‑таки секретная информация – насколько информацию в принципе можно сохранить в секрете. Большинство менеджеров старшего звена распорядились убрать свои номера из телефонного справочника. Кроме того, председателя и высшее руководство компании на всех потенциально опасных мероприятиях – включая игру в гольф по выходным – теперь сопровождали телохранители.

Единственным исключением стал Ним.

Распоряжения председателя на его счет были ясны: Ним продолжит выступать как официальный представитель компании по вопросам ее политики. Таким образом, ему предстояло появляться на публике еще чаще.

Со стоической иронией Ним отмечал про себя, что угодил на линию огня, точнее – на линию взрыва.

Председатель без лишних слов повысил Ниму зарплату. Платой за риск мысленно называл Ним эту прибавку, хотя давно уже ее заслужил.

– Фрейзер был президентом компании, но не основным руководителем, – объяснил он Лоре Бо. – Можно даже сказать, Фрейзер был в стороне от ключевых решений. И ему оставалось всего пять месяцев до выхода на пенсию.

– Еще печальнее. А как остальные?

– Одна из пострадавших скончалась сегодня. Секретарша.

Ним был с ней шапочно знаком. Женщина служила в финансовом отделе и имела полномочия вскрывать любые письма, даже те, на которых была пометка «Лично в руки». Эти полномочия стоили ей жизни – и спасли жизнь ее начальнице, Шарлетт Андерхилл, которой письмо было адресовано. Еще две из пяти разорвавшихся бомб нанесли ранения находившимся рядом людям – к примеру, восемнадцатилетний клерк из расчетного отдела потерял обе руки.

Официант принес напитки.

– Счет раздельный, пожалуйста, – распорядилась Лора Бо. – И за обед тоже.

– Не стоит беспокоиться, – сказал Ним, позабавленный такой дотошностью. – Я собираюсь подкупать тебя за счет представительских расходов.