Перегрузка

– Не выйдет. У меня принцип: я никогда и ничего не принимаю от тех, кто может хоть как‑то повлиять на клуб «Секвойя».

– Если я и буду пытаться повлиять, то только в открытую. Я просто хотел пообедать вместе, потому что за обедом удобно говорить.

– Я готова разговаривать, Ним, и мне приятно с тобой пообедать, однако за себя я заплачу сама.

Они познакомились, когда Ним заканчивал учебу в Стэнфордском университете, а Лору Бо пригласили читать там лекции. На нее произвели впечатление его острые вопросы, на него – ее готовность на них отвечать.

С тех пор они поддерживали связь и, хотя порой выступали с противоположных позиций, сохраняли уважение друг к другу и оставались друзьями.

– В первую очередь я хотел поговорить про Тунипу, – сказал Ним, пригубив «Кровавой Мэри». – И про Дьявольские Врата и Финкасл.

– Я так и думала. Возможно, мне следовало сразу сказать, что клуб «Секвойя» будет выступать против всех трех проектов. Тогда ты не стал бы терять время.

Ним невозмутимо кивнул. Поразмыслив пару секунд, он заговорил, особенно тщательно подбирая слова:

– Лора, я бы хотел, чтобы ты задумалась не просто о «Голден стейт системс», или клубе «Секвойя», или даже окружающей среде, но о более глобальных вещах. Можно назвать их «базовые цивилизационные ценности», или «уровень жизни», или «минимальные ожидания».

– На самом деле я думаю обо всем этом постоянно.

– Мы все о них думаем, но, кажется, недостаточно – или недостаточно реалистично. Потому что все, что мы так называем, сейчас в опасности. Не просто отдельные аспекты, а вся жизнь как мы ее знаем. Опасность угрожает системе целиком.

– Аргументы неновы, Ним. Обычно за ними следует что‑то вроде: «Если немедленно не построить такой или этакий источник загрязнения – именно там и именно так, как мы хотим, – то нас ждет скорая и неминуемая катастрофа».

Ним покачал головой:

– Это все софистика, Лора. Разумеется, подобные вещи порой говорятся – или подразумеваются. Мы в «Голден стейт системс» тоже иногда так делаем. Однако сейчас я говорю не о конкретных проектах – и ничуть не лицемерю. Это реальность.

Вновь подошедший официант эффектным жестом протянул два элегантных меню.

Лора Бо отказалась:

– Мне салат с авокадо и грейпфрутом и стакан обезжиренного молока.

Ним также вернул меню официанту:

– Мне то же самое.

Официант отошел с обиженным видом.

– Похоже, очень немногим удается осознать кумулятивный эффект, который возникает, если сложить все: истощение ресурсов и катаклизмы – природные и политические, – которые произошли за последнее время, – продолжил Ним.

– Я тоже смотрю новости, – усмехнулась Лора Бо. – Я что‑то упустила?

– Вряд ли. Но оценивала ли ты все в сумме?

– Думаю, да. Впрочем, давай поделись своей версией.

– Хорошо. Во‑первых, в Северной Америке практически не осталось природного газа. Его хватит на семь‑восемь лет, и даже если мы разведаем новые месторождения, максимум, что они покроют, – это снабжение уже существующих потребителей. Для новых газа не будет – ни сейчас, ни потом. Так что эпоха общедоступных и неограниченных ресурсов подходит к концу. Единственное, что мы могли бы сделать, – это переработать в газ наши запасы угля, но вопрос практически не двигается из‑за непроходимой тупости тех, кто сидит в Вашингтоне. Согласна?

– Разумеется. А истощаются запасы газа потому, что большие энергетические компании вроде вашей думали не об энергосбережении, а о собственной выгоде, и разбазарили объемы, которых могло хватить еще на полстолетия.

Ним поморщился.

– Спрос рождает предложение, но не будем об этом. Я говорю строго о фактах, а то, как газ использовали в прошлом, пусть остается в прошлом. Уже ничего не поделаешь. – Ним обозначил на пальцах, что переходит ко второму пункту. – Теперь про нефть. Учитывая темпы освоения нетронутых запасов, человечество и их быстро исчерпает – возможно, к концу нынешнего столетия, то есть совсем скоро. Кроме того, промышленно развитые демократические страны все больше и больше зависят от импорта нефти, а значит, мы не защищены от политического и экономического шантажа (стоит только чертовым арабам захотеть разыграть эту карту). – Он сделал паузу, потом добавил: – Нам, конечно, стоило бы работать над производством жидкого топлива из угля, как делали немцы во время Второй мировой, но политикам в Вашингтоне проще поливать грязью нефтедобывающие компании на теледебатах, чтобы поднять свой рейтинг.

– А ты умеешь убедительно говорить, Ним. Не думал выставить свою кандидатуру на выборах?

– В клуб «Секвойя»?

– Ну, это вряд ли.

– Ладно. Достаточно про природный газ и нефть. Теперь поговорим об атомной энергетике.

– А надо?

Ним осекся, с любопытством глядя на собеседницу. Стоило произнести слово «атомный», и Лора Бо неизменно напрягалась. Она всегда была страстной противницей строительства АЭС – как в Калифорнии, так и где бы то ни было еще, – и к ее мнению прислушивались, потому что во время Второй мировой она была связана с проектом «Манхэттен», где разрабатывалась первая в мире атомная бомба.

– По‑прежнему реагируешь?.. – спросил Ним, отведя глаза.

Принесли заказ. Лора Бо не отвечала, пока официант не отошел.

– Думаю, тебе известно, что у меня до сих пор перед глазами ядерный гриб.

– Да, – кивнул Ним. – Знаю и, кажется, понимаю.

– Не думаю, что понимаешь. Ты слишком молод: не помнишь – и не принимал в этом участия, а я принимала.

Она говорила очень сдержанно, но в словах Лоры Бо чувствовалась боль, которая мучила ее на протяжении многих лет. Юная Лора попала в проект по разработке атомного оружия всего за шесть месяцев до бомбардировки Хиросимы. Она мечтала двигать науку, но после того, как была сброшена первая бомба – кодовое имя «Малыш», – ее обуяли ужас и отвращение. А главное – она чувствовала вину за то, что даже после Хиросимы не протестовала против второй бомбы – кодовое имя «Толстяк», – целью которой стал Нагасаки. Да, это произошло всего лишь через три дня после Хиросимы. И никакие протесты не помогли бы добиться отказа от второй бомбардировки и спасти восемьдесят тысяч невинных душ, погибших или изувеченных лишь для того, чтобы – как многие считали – удовлетворить любопытство военных и ученых. Тем не менее она не протестовала – нигде и никак, – и теперь ничто не могло снять с нее эту ответственность.

– Вторая бомба была не нужна, – сказала она, будто размышляя вслух. – Совершенно не нужна. Японцы и так капитулировали бы после Хиросимы. Однако «Толстяк» был сделан по другому проекту, его хотели испытать – убедиться, что сработает. Сработал.