Песочный человек

– Что вы преподаете в академии моего отца? – спросил Люк, грациозно закуривая.

– Истории сказок.

– Вот как?

– Это несколько разных предметов. Русский фольклор. Сказки народов мира. Мифы. Легенды. Я преподаю сказки народов мира.

– Занятно, – улыбнулся Люк. – Вам здесь нравится, Мэгги?

– Нет. Ни в Париже, ни в этой вашей католической школе. Извините.

Люк рассмеялся.

– Ладно – Франция. Это я понять могу. Хотя не совсем. Не так уж далеко Средиземное море и Атлантический океан. Остановимся на Париже. Может, мне показать вам город?

– Экскурсия? – хмыкнула я. – Сена, Лувр, Елисейские поля, собор парижской богоматери, Эйфелева башня, так? Я могла что‑то забыть. – Я посмотрела Люку в глаза. – Например, подземку.

Но Люк никак на это не отреагировал. Даже бровью, как говорится, не повел. Даже выражение глаз у него ничуть не изменилось. Я думала, что он удивится, вздрогнет, все в таком духе, но нет. Напротив, это его позабавило. Хотя, может это и есть реакция? Просто я ждала иной.

– Значит, Мари, вы любите природу, – кивнул Люк. – Я так и думал… И что, не хотите побывать на Атлантическом океане?

– Конечно, что за вопрос, это же океан! – воскликнула я и смутилась.

Когда Озоновский живописал мне месторасположение Франции, даже тогда это меня не вдохновило. Но теперь это предлагал Люк, и я была от этого в восторге.

– Как – нибудь я вам это организую, Мария.

Я молчала и смотрела на Люка во все глаза. А он снова усмехнулся и сменил тему разговора.

– Ну, а чем вам не нравится эта школа?

– О, школы я вообще ненавижу, – призналась я. – Времена меняются, а в школах все всегда остается по‑ старому. Злые учителя и правила, правила, правила.

Люк рассмеялся громче.

– Возможно, вы правы, Мелани. Но это же католическая школа. Само название обещает вам суровые будни.

– Во имя чего? Во имя светлой загробной жизни, так, что ли?

Люк поперхнулся дымом, прокашлялся. На его лбу ненадолго вздулась жилка, а я ею залюбовалась.

– Вся идеология бога – в лишениях, – тихо сказал Люк. – Мы не заставляем в нашей школе страдать. Мы закаляем. Не может верующий человек быть всегда перенасыщенным и богатым. Тогда у него будет вера в деньги. А бог и деньги – это абсолютно разные категории. Моя задача объяснить детям, что все мы перед богом равны, не смотря ни на что: статус, положение в обществе, одежда, еда – все это не имеет значения. Как бы ни банально это звучало, но настоящая ценность человека – это его душа. Поэтому я ввел школьную форму. Это грубый пример, но он должен приучать к равенству.

– Все звучит правильно. Просто замечательно. Ну, да. Ну, да. А вы тоже питаетесь в местной столовой?

Люк хохотнул.

– Не волнуйтесь за детей. Когда вы вчера прибыли позднее, чем ожидалось, на кухне вам дали то, что осталось от ужина. Ну, а сегодня вы еще и не завтракали. Завтрак был еще не готов.

– Ко вчерашнему рису подавался бефстроганов?

Люк улыбнулся. Улыбка выдавала удовольствие. Не ясно, что так пришлось ему по душе? Моя язвительность?

– Мэрилин, поймите, в нашей школе оказываются сироты или дети из бедных семей, для которых наши трапезы – это праздник каждый день. Либо это дети из чересчур богатых семей, которых так разбаловали, что умоляют избавить их от перенасыщенности. И не только перенасыщенности едой. Наша школа нужна для таких людей. Необходима.

– Как же вы сюда попали? – Я не решилась спросить, зачем Люк эту школу обосновал.

– Я – безотцовщина, Мэрион. Бог мне был нужен, чтобы смириться. И я смирился. Я прошел этот путь. И свои деньги я трачу не на себя, а на эту школу.

– Но вам тоже остается. И похоже, немало.

Мы замолчали. Люк вздохнул.

– Вы хотите подловить меня на чем‑то подлом, Марион?

– Нет, – слукавила я.

Мы снова помолчали.

– Эта школа – для трудных детей. Персонал питается в отдельной столовой. Служащим воспитателям и учителям выдается второй ужин из этой столовой.

– Все как по нотам. А вы тоже питаетесь едой из этой столовой? – Не на шутку разошлась я, забывая про то, как сосет под ложечкой.

– Да, Марленикен. Да. – Произнес Люк невозмутимо.

Я обомлела. Люк смотрел на меня серьезно. Его глаза казались мне айсбергами, мне даже стало холодно. Я поежилась. Именно так звал меня Песочный человек в моем сне.

– Это имя – Марленикен, – медленно произнес Люк, – Вам наиболее созвучно.

– Да что вы? – только и смогла произнести я.

– Да. Уж поверьте полиглоту, мадемуазель. – Люк вдруг хлопнул в ладоши. – Все, берем тайм – аут. Сейчас я позвоню Жюли и она принесет нам ужин из столовой для персонала. Спорю, что вы голодны. – Люк достал из кармана мобильный. – Как хорошо, что человечество изобрело мобильную связь! Как вы думаете, почему, Марленикен?

– Ну, как же… Прогресс…

– До чего дошел прогресс, до невиданных чудес, – пропел Люк.

– Это из фильма «Электроник», – удивилась я. – Вы его смотрели?

– А почему нет? Вот вы же смотрели.

– Да. Но я до двадцати семи лет жила в России. В отличие от вас.

– А фильм старый, советской эпохи, вы застали Союз? – Люк щелчком выкинул сигарету с лоджии.

– Немного.

– Понятно. А у меня наполовину русский отец. И кстати, бабушка тоже русская, просто вышла замуж за француза. Соответственно, у меня русские корни. Русское наследие. Гены. Зов крови, – Люк рассмеялся. – Так вот, Марленикен. Прогресс – это козни дьявола.

– Бред! – Я тоже попробовала выкинуть сигарету с лоджии посредством щелчка. Это удалось, но пепел упал мне на колени. Я хотела стряхнуть его, но Люк перехватил мою руку.

– Не нужно этого делать. Испачкаете платье.

Он подошел ко мне, присел, обхватил мои колени и легко дунул на подол платья. У меня закружилась голова. Ужас! Ужас потому, что такого восторга я, наверное, никогда не испытывала ни с одним мужчиной, если он находился в непосредственной ко мне близости.