Пиковая дама, приди!
Легенда о Скряге
В одном маленьком селе, на самом его отшибе, в доме, со всех сторон света давно поросшем мхом и грязью, жил человек. Имени его никто не знал, но проезжие путники прозвали и дом, и его хозяина кратко и понятно – Скряга. Этот дом на отшибе служил неким символом для тех, кто странствовал, кто искал пристанище среди ночи, да не находил его.
В холодную ноябрьскую ночь один заезжий купчик постучался в двери того дома. Прямо над ним висела огромная белая луна, заливавшая голубоватым светом промёрзшую землю. Почти вплотную приложив ухо к двери в напрасных попытках услышать хозяина дома, он обратил внимание на ручки дубовых дверей: пыль на них лежала ровным толстым слоем, будто масло на куске ржаного хлеба. Купчик разглядел на дверных ручках две круглые точки, обозначавшиеся за счёт меньшего количества пыли, каждая размером с отпечаток пальца взрослого мужчины. Купец ещё раз постучал в дверь и приложил ухо. Вдруг за ней кто‑то громко чихнул. Тогда купец в третий раз настойчиво постучал в дверь.
– Да что с вами будешь делать! – прохрипел старик, медленно выказываясь из‑за двери, которая почти не открывалась наружу, таща за собой из дома сероватый и истёртый – некогда яркий и цветастый – половик.
– Я уж думал, не откроют мне вовсе, да ночевать в поле с лошадью придётся!
– Ой, да и не открыл бы я…
– Отчего же? – поинтересовался купец. – Не по‑христиански это!
– Да ты вот разок‑то постучал. Думаю, ну постучит да уйдёт, как шагов не услышит хозяйских. Я и ждал…
– Да как же так можно? Я ведь и второй раз постучал, потому как не поверил, что этот добрый человек, хозяин единственного дома на отшибе, да не откроет!
– И второй раз не открыл бы! Да вот хворь тут же и взяла. Потом думаю: услышал, али нет?
– Я как ваш чих услышал, сразу уверился, что ещё постучать надобно!
– Вот и я подумал: ишь, настойчивый‑то! Ну коль услышал, что хозяин дома, я вот и открыл, а что делать‑то было? Деваться‑то некуда, а ночь на дворе, всё ж… Хозяин дома пространно вскинул ладонь, показав на небо, сплошь усеянное звёздами. Купец в сердцах тихо произнёс:
– У вас, батенька, гордыни – на носочки не встанешь, потолок будет мал.
– Что‑что ты сказал, я не расслышал? Глухой стал совсем.
– Так примите ли на ночлег, говорю?
– А что мне с тобой делать, не волкам же оставлять… Проходи, да смотри, у меня свой устав в доме, как у всякого…
Купец согласился, конечно, мол, мне ведь только ночь переждать, а поутру в путь отправляюсь снова, не потревожив хозяина. Так и говорили они на улице, пока купец не протянул руку, чтобы помочь старику раскрыть дубовую дверь наружу.
– Тише ты, куда руки тянешь! Вот – две точки видишь?
– Вижу, – ответил купец, щурясь и вглядываясь в дверную ручку под тускловатым светом луны.
– Вот ровно за них берись пальцами и открывай!
– Ладно, на любые причуды твои соглашусь – уж больно с дороги устал, спать хочется смертельно! Да, вон и лошадь моя… – кивнул купец, опомнившись, в сторону покосившейся щербатой оградки, за которой смирно ждала гнедая, запряжённая в повозку.
– Э‑не! Это уж ты сам, брат, разбирайся, сена не держу, чай не постоялый двор. А не нравится чего – так я и не держу.
Согласился купец, делать нечего. Рядом с домом небольшой загончик оказался, привёл он свою лошадку, привязал, по носу погладил, пообещался в сохранности сберечь и следить, чтобы какой волк не потревожил… Гнедая зафыркала, выпуская пар из круглых ноздрей, вверяя свою судьбу хозяину. А под копытами у неё травка некошеная оказалась…
После зашёл купец в дом старика, взявшись двумя пальцами за ручку двери, попав аккурат в те две точки. А внутри дома хуже, чем снаружи, – разве только мох не растёт.
– Ты что скривился так? Аль не нравится тебе у меня?
– Что ты, отец! Не видывал я такого сроду, вот и дивлюсь. Уж не серчай… – раскинул руками купец.
– Да вижу я, недавно ты тут, нездешний совсем. Иной мой дом‑то стороной обошёл бы.
– Не по пути им верно было, кто бы отказался у вас погостить?
– Ты смеёшься верно? Помни, я не держу.
– Да что вы заладили, «не держу» да «не держу». Скажите лучше, принято ли в вашем доме гостя чем‑нибудь попотчевать? Стол накрыть? Я наперёд интересуюсь…
– Видишь сервант?
– Вижу.
– Так узри же на нём и пыль!
– А тарелки что ж? Сервиз? Вижу, ведь всё есть! И стол в комнате стоит… Накрытый!
– Много ты видишь, я погляжу! Жена моя лет двадцать назад как душу Богу отдала, так я и не трогал ту скатерть, так и лежит. Куда мне её теперь девать прикажешь?
– Так что ж теперь без жены пылью порасти да в грязи закопаться?
– Дак ведь и я думаю, чего понапрасну пыль стирать? Детей у меня нет, никто не заезжает…
Старик закашлялся, открыв стеклянную дверцу, за которой посуда стояла. Хотел было достать чего‑нибудь для купчика, да из рук всё вон и посыпалось… Звон раздался страшный. Куски фарфора разлетелись по деревянному полу. Купец ахнул и присел было собирать осколки воедино.
– Пусть валяется, неча убирать. Ты с утра уедешь, да забудешь про меня… А мне что валяется, что не валяется… Всё едино. Помирать мне скоро. Так не всё ли равно…
Жалко стало купцу старика. Про себя он уже точно решил, что на обратном пути снова заедет его навестить. Купец той ночью почти что не спал вовсе. Старик бродил из комнаты в комнату со свечой в руке, да скрипел половицами. Гость вышел к нему среди ночи, да разговор с ним затеял. О жизни его былой, о семье…
– Хороша ли жена ваша была? Любили её?
– Жена‑то хороша была, а я…
Старик осёкся и замолчал. Он произнёс страшные слова, в которых ненароком сам себе признался. Купец разглядел в его лице страшные муки, которые словно выползли наружу. Слезами наполнились выцветшие глаза с нависшими, словно пустые мешки, морщинистыми веками.
– Вам… быть может, поговорить о чём‑то надобно? – спросил старика купец, чувствовавший необходимость собеседника выговориться ночному гостю. Не каждый день люди сюда заезжают, и поговорить даже не с кем.
Поведал старик купцу свою историю. Захворала как‑то жена его, и, хотя молода была ещё совсем, измучилась от болезни, исхудала страшно, да и вскоре померла. Резко закончился его рассказ.
– Умалчиваете вы что‑то от меня… – проговорил купец, задумчиво потирая подбородок.
– Э‑эх! Нечто не понимаешь! Волю я её не выполнил… – закрыл лицо руками старик.
– Какую же? Быть может, ещё можно что‑то сделать? – спросил купец.
