Пират из высшего общества
Он и тут был самым молодым, поэтому его опять звали «Лоренсильо», но теперь это уменьшительное прозвище имело несколько издевательский оттенок, особенно если учесть высокий рост де Граффа. Отношение к нему оставляло желать лучшего: он был другой нации, другой веры, а его невозмутимая манера общения служила раздражителем для многих членов экипажа. Его было очень трудно вывести из себя, и это спокойствие в сочетании с молодым возрастом многие принимали за трусость. На голландца норовили свалить всю самую грязную и тяжёлую работу. Он добросовестно трудился, старался не реагировать на провокации и поддерживал свой моральный дух тем, что у него появилась возможность заработать себе на жизнь.
Однажды вечером Лоренс нёс вахту у штурвала, рядом с ним стоял дежурный офицер – дон Хуан: как всегда, в белой парадной форме, картинно приставив к бедру руку с подзорной трубой. Всё его внимание было поглощено очередной пуговицей, которую он старательно полировал рукавом камзола. В нескольких метрах от штурвала, возле мачты, четверо матросов сидели прямо на палубе и распивали ром из бутылок.
Открылась дверь камбуза, оттуда вышел кок и понёс ужин в каюты капитана и его помощника. Лоренс завистливо повёл носом: под колпаками была явно не рыба. Дон Хуан оставил в покое свои пуговицы и двинулся следом за коком, облизываясь и предвкушая вкусную еду, но в этот момент Алехандро наступил на перекатывающуюся по палубе пустую бутылку. Кок, несмотря на свою тучную комплекцию, проявил чудеса эквилибристики, прокатился одной ногой на бутылке и с размаху сел на чугунный кнехт[1]. Поднос стремительно спланировал за борт, распугав чаек, а Лоренс едва увернулся от летящего ему в голову серебряного колпака. Тушёное мясо с помидорами разлетелось по палубе, и изрядный шлепок этого лакомого блюда попал на великолепный камзол дона Хуана. Вопил Алехандро, вопил дон Хуан, а Лоренс со своим невозмутимым видом, но с восторгом в душе любовался этой картиной, не забывая следить за ветром, чтобы паруса не обстенило. На крики и вопли вышел из своей каюты капитан дон Валериан де Навасепедилья‑и‑Корнеха, выслушал сбивчивый доклад кока и насупился.
– Что за вонючий сын шлюхи оставил на палубе бутылку? – Только тут капитан увидел четверых матросов, которые, не меняя позы, сидели возле мачты.
– Это не мы, сеньор капитан! – довольно лениво ответил смуглый матрос по прозвищу Мауро, не слишком старательно пряча бутылку за спиной у соседа. – Это вон кто – сопляк Лоренсильо, акулий потрох, кто же ещё!
Матросы захохотали.
– Конечно он, голландец! Сын грязной портовой шлюхи, раскидал тут бутылки, алкоголик, артиллерист паршивый! А Алехандро, жирное брюхо, должен был под ноги смотреть!
У Лоренса замерцали глаза, его кровь вскипела от оскорблений, но ситуация выглядела настолько глупо, что ему казалось нелепым доказывать свою невиновность. К тому же он находился на вахте, отвечал за безопасность судна и не хотел допускать нарушения дисциплины перед капитаном: в конце концов, именно капитан должен был наказать пьянчуг, но он попросту струсил. Кок получил нагоняй за неловкость и, потирая ушибленный копчик, поплёлся готовить новый ужин. Дон Валериан нерешительно потоптался на одном месте, покосился на Лоренса, ничего не сказал, повернулся и пошёл обратно в свою каюту. Дон Хуан сосредоточил все силы на попытках спасти свой камзол от жирного соуса и не обращал никакого внимания на дальнейшее развитие событий.
Четверо матросов снова бормотали какие‑то гнусности в адрес голландца. «Если к тебе привязался пьяный, ты не можешь его зарезать, ибо ответишь за это перед законом, но и не обязан терпеть его оскорбления» – припомнил Лоренс уроки фон Теттенборна. Тут пробили склянки, и де Граффа сменили у штурвала. Парень сдал вахту, размашистым шагом подошёл к выпивохам, отнял у них недопитые бутылки и вышвырнул за борт. Те проводили летящие ёмкости изумлёнными взглядами, а молодой артиллерист возвышался над ними, уперев руки в бока.
– У кого есть лишние зубы, подходи, – сказал он негромко.
В нём бушевала ярость, и ему было уже всё равно, чем закончится эта ссора.
– Ах ты, сын… Мауро вскочил и размахнулся, чтобы ударить Лоренса кулаком по лицу, но тот ловко увернулся, так что матрос разбил кулак о мачту и взревел не хуже, чем несколько минут назад кок и помощник капитана. Второй, сидящий ближе других, не вставая с места, схватил голландца за лодыжки и дёрнул со всей силы. Тот не устоял, но ловко перекатился на бок и с такой силой ударил обидчика пяткой в ухо, что тот свалился без чувств. Де Графф сразу вскочил, и вовремя: на него с двух сторон кинулись оставшиеся двое противников. Это были самые крупные и сильные матросы на корабле, местные заправилы, но они не знали, что Лоренс владеет приёмами кулачного боя. Сбежавшиеся офицеры пресекли драку, только когда увидели, что нападающие отплёвывают кровь и собирают по палубе выбитые зубы.
– Я же предупреждал насчёт лишних зубов, – Лоренс уже успокоился и снова вернулся к своей безмятежной манере разговора.
К изумлению новичка, его даже не наказали. На самом деле капитан был только рад, что самая неуправляемая группировка в команде хоть от кого‑то получила отпор. После этого случая никто не осмеливался открыто нападать на голландца, но ему продолжали вредить исподтишка. Однажды ночью Лоренсу подрезали гамак, и он во время сна свалился на пол, что сильно повеселило остальных моряков. Парень, стиснув зубы, слушал их злорадный визгливый хохот и молча связывал верёвки гамака, чтобы поспать хоть немного. А на следующее утро он сидел в одиночестве на носовой надстройке со свайкой в руках, сплеснивая два каната. Поглядывая вниз, на палубу, он увидел Мауро – смуглого матроса с забинтованной рукой, и узнал в нём одного из своих недавних обидчиков. Не замечая голландца, матрос, крадучись, прошёл по палубе и остановился прямо под ним, зачем‑то выглядывая из‑за угла надстройки. Вскоре к нему подошли остальные трое участников драки.
– Этой ночью сопляк Лоренсильо будет на вахте вперёдсмотрящим, и что там с ним произойдёт, ни одна собака не увидит. Всё понятно?
– У тебя что, подгорает в одном месте? Кто будет вместо него стоять вахты и убирать паруса, ты что ли, или дон Хуан? А если придётся драться с каким‑нибудь французским кораблём? Давайте дождёмся прихода в порт и наймём там кого‑нибудь, а сами будем чистенькие, – предложил один из собеседников, который говорил невнятно из‑за отсутствия двух передних зубов.
– Придержи язык, шепелявый! Я бы и сам это сделал, да только наш хирург говорит, что моя рука будет заживать ещё три недели, и всё из‑за проклятого голландца: если бы он не уклонился от удара, я бы ему всю рожу разбил!.. К тому же это ведь ты, Длинный Мигель, или кто у нас лучший боец? Вот тебе и велено выйти на палубу после вторых склянок, взять ганшпуг и спрятаться за грот‑мачтой. Голландец всю вахту пялится в море, в отличие от тебя, болвана – ты можешь только привалиться к фальшборту и храпеть, как ламантин… Так вот, чтобы и от тебя была хоть какая‑то польза – подкрадываешься к нему со спины и охаживаешь его по башке, что тут непонятно? А потом мы с Альваресом уж как‑нибудь вышвырнем за борт этот голландский кусок собачьего дерьма, который я видеть уже не могу! Когда дело будет сделано, спускаемся в кубрик и ложимся спать, вроде как мы здесь ни при чём!..
[1] Кнехт – тумба для наматывания троса при швартовке или буксировке
