Покушение в Варшаве
– Я в ще‑елочку.
Он не успел и слова сказать, как Долли оказалась у двери и легонько толкнула ее. Наружу вышел спертый сонный воздух. В темноте Доротея разглядела разметанную постель, запрокинутый подбородок и нос, энергично выдувавший маршевые звуки.
– Храпит?
– Когда как, – деликатно отозвался брат.
– Тяжело тебе, – признала княгиня, закрывая дверь.
– Не жалуюсь.
– Я вот зачем вас нагнала. – Долли наморщила нос, как делала всегда, когда старалась сосредоточиться. – По дороге я завернула в Вену. Инкогнито. Виделась с Меттернихом.
У Александра Христофоровича непроизвольно приоткрылся рот. Но вместо: «Как ты посмела?» – он выдавил: «Что узнала?»
Долли прыснула. Сам такой, а еще делает вид, что сердится!
– В Польше на коронации возможно покушение. Кто и что именно должен сделать, мне не удалось выспросить…
– Пустое, – брат кивнул своим мыслям. – Зато я знаю. Не думал, что они решатся. Хотя и не исключал. Посол Татищев сообщил, что австрийцы готовят на польский трон своего кандидата. Даже хотят короновать его в Кракове.
– Но кто же может претендовать на корону? – удивилась княгиня. – Хотя родов, которые имеют право баллотироваться…
– Холодно, – прервал ее Александр Христофорович, словно они играли в прятки. – Их кандидат совсем далек от польских родов. Его именем они бьют сразу две карты. Прибавь французскую.
– Герцог Рехштадтский? – не поверила княгиня. – На коронации в Варшаве я должна держаться как можно дальше от августейшей четы.
Брат пожевал ус.
– Значит, покушение может захватить только ближний круг участвующих в церемонии.
– Я статс‑дама и не могу отбежать очень уж далеко…
– Не взрыв. Не могу сказать, что рад это слышать.
– Почему?
– Для взрыва нужны серьезные приготовления, которые трудно скрыть. Ловить взрывников – милое дело. А вот кинжал… Кто будет облачен в достаточно широкую одежду, чтобы пронести в зал оружие?
Оба согласно захмыкали. Духовенство. Кардиналы.
– Полно об этом, – шеф жандармов считал нужным потрясти сестру, как грушу. – Твое мнение о нашем посольстве в Тегеране?[1] Насколько англичане причастны?
* * *
Шенбрунн – Хофбург, Вена
Престарелый император Франц любил внука от несчастной дочери больше остальных своих отпрысков. Говорят, подранок дороже родителям‑скворцам, чем те, кого они могут поставить на крыло. В Шенбрунне много скворцов. По весне они устраивают в парке такой гвалт, будто им не хватает места! Но небо открыто.
Поселить внука здесь – подальше от утомительных столичных церемоний – была идея деда. Да он бы и не смог видеть, как его родной крови вместо стула пододвигают к столу табурет и сервируют не на серебре, а на фарфоре. Этикет непреложен. Тем более здесь, в Вене, на руинах древнейших имперских традиций. Габсбурги – не выскочки и умеют ценить римское наследие. Но как больно видеть бедного мальчика «ниже» всех за столом! На дальнем конце.
Тем не менее император правил не нарушал. А к внуку выбирался, как позволяли дела, то есть нечасто. Любовь – это не обязательно то, что происходит глаза в глаза. Заочно чувство не теряет ни остроты, ни силы, тем более что оно замешано на жалости.
Именно поэтому старый Франц собрался в загородную резиденцию для разговора. Меттерних темнит. Что там у них с Польшей? Неужели очередные промахи придется оплачивать головой Франсуа (про себя дед называл принца французским именем, тем более что и думал по‑французски – таково воспитание). Но император с самого начала знал, что мальчик – разменная монета. Рано или поздно им придется пожертвовать. И от этого жалел еще больше.
Они говорили в желтом кабинете, чьи стены, оклеенные рисовой бумагой, конечно, имели уши. Но были куда менее проницаемы, чем стены Хофбурга.
– Тебе хочется к полякам? – осведомился старик, беря внука за руку. Его большие синие губы еще не тряслись, но уже заметно подрагивали, как и пальцы. – Я бы хотел пристроить тебя где‑то на прочном основании. Меттерних – хитрец. Но если ты удержишься в Кракове, то от его опеки можно будет избавиться.
Юноша слушал внимательно, понимая, что дед заботится сейчас о нем, а не о делах короны.
– Я невечен, – со вздохом сообщил старик. – На кого ты тогда сможешь положиться? На мать?
«Я ей не нужен».
– На поляков? Я бы предостерег тебя от них, но по лицу вижу: ты сам все понимаешь. Трон во Франции занят враждебными тебе Бурбонами. Я думать не хочу, что они могут с тобой сделать. Не приведи Бог! – Дед сжал руку Франца. – Мне все равно, кто твой отец.
«А мне – нет», – подумал герцог Рейхштадтский.
– Так каково твое собственное мнение о короне в Кракове?
– Надо с чего‑то начинать, – улыбнулся юноша, не сознавая, что повторил последние слова Меттерниха из беседы с ним. – Я слышал, поляки легкомысленны.
– Так и есть, – кивнул старый Франц. – Как солома, легко вспыхивают, но быстро прогорают. Однако даже их корона лучше, чем ничего. Международные договоры утверждают право Петербурга владеть почти всеми землями Польши. Но, – дед поднял палец, – договоры меняются в зависимости от изменения политической реальности. А сегодня она такова, что царь может остаться без своих западных провинций. И ты усидишь на бумажном троне.
– Если поляки окажут достойное сопротивление…
– Они его не окажут, – остановил дед. – Нет, конечно, будут головокружительные подвиги и свист на всю Европу про героизм обреченных, но…
– Ты их не жалуешь?
– Я видел их в минувшую войну, – старик покашлял. – Извини. Опыт. Еще не было случая, когда они предпочли бы интересы короны своим собственным. К счастью, само твое восхождение на трон зависит не от них.
– А от кого? – удивился Франсуа.
– Поражу тебя еще больше, – императору приятно было искреннее удивление внука. – От персов.
[1] 30 января 1829 г. русское посольство в Тегеране было вырезано толпой персидских фанатиков.
