Покушение в Варшаве
Того только что доставили с юга. Из Севастополя. Чтобы был под рукой. Британский резидент при русской армии Джеймс Александер[1]. Почти официальный шпион. Во всяком случае, лицо официальное. Если бы его не схватили с поличным – с профилями русских бухт в Крыму и с указаниями удобных мест для десанта, – так бы и остался военным наблюдателем союзников.
Александера все равно намеревались отпускать: государь не мог до отказа натягивать вожжи отношений с Британией. Хотел. Видит Бог. Но не позволил себе. Умел обуздать гнев. Бенкендорф только дивился: как такая сдержанность дается капризному в прошлом, склонному к самоуправству человеку? Все эти качества никуда не делись, просто сидели на дне души, как пес под лавкой.
В отношении шпиона шеф жандармов уговаривал потянуть с освобождением. Хоть недельку. Интересный пасьянс раскладывается.
«Вечно у тебя пасьянс!» – пылил Никс.
А через неделю пришло известие о гибели посольства. Кто оказался прав? Хоть бы спасибо сказали. Ведь как в воду глядел, когда остальные только брали под козырек. Не спорил, просто оставался при своем мнении и под рукой делал правильно. Никс терпел. Особенно натужно, когда замечал.
Теперь полковник Александер оказался очень важен. Недавно из Персии и прямо к нам. Какое совпадение! В минувшую войну был наблюдателем в войсках Аббас‑Мирзы[2], нашего врага, наследного принца. Видел слезы бородатого шахзаде, когда русские взяли его родной Тебриз. Очень, очень хорошо знаком с обстоятельствами. Стоит поговорить.
Александр Христофорович не был в Петропавловке два с половиной года. С памятного дня казни мятежников. И не пошел бы еще лет двадцать. Всегда, когда ехал мимо, начинала болеть голова. Права жена, у него тогда точно случился удар. Но не сильный. Даже с лошади не упал. И все же больно, очень больно. Вот так бывших гвардейских офицеров, как собак… Да и поступок их – какой позор!
Словом, вспоминать не хотелось.
А идти пришлось. Государь было приказал здание крепости отдать под архив. Опамятовались – сыро. Бумага жухнет. А человеческие кости нет? Сначала ничего, а потом отзывается ревматизмом, ранней старостью, немощью во цвете лет. Потому и старались сократить число узников. Но Александеру место все‑таки нашлось.
Английское посольство, сам посол сэр Хейтсбери ничего не знали ни об его аресте, ни о прибытии в столицу. Так надежнее. Выдадим – узнают.
Шеф жандармов приказал править через мост к желтым воротам. Его карету узнали, сразу же распахнули створки и пропустили без дальнейших околичностей. А зря, мало ли кто может скрываться в знакомом экипаже! Непорядок.
Во дворе тоже долго задерживаться не пришлось. Укатил прямо на площадь за собор, а оттуда двинулся пешком к Алексеевскому равелину, глаза бы не видели! Забыть, забыть. Есть новые дела. И бегут, как лошади на скачках, одна обгоняя другую. Вам что, приз назначили? Кто укатает его раньше других?
Британца содержали сносно. Даже в относительно сухом помещении. Бенкендорф шел по коридору, задевая ногами за обрывки войлока, – остались со времен содержания мятежников под следствием. Тогда нарочно устлали весь пол и караульным велели сновать в валенках. Дабы не мешать господам думать. А пуще: чтобы ни один узник не знал, кого повели на допрос и в котором часу.
Бенкендорф подозвал дневального.
– Чего войлок‑то сняли?
– Дык он набух, ваше высокоблагородие. Водицей, значит. Под ним не скажу лужи. Но испарина.
– Капает? – кивнул посетитель. – Сами‑то как спасаетесь?
Дневальный покрякал.
– Платок пуховый на поясницу под шинель, – признался он. – Валенки, опять же. Не выдайте, ваше высокоблагородие.
Кому и кого он мог выдать? Выше него только государь. Но караульные боялись своего начальства, местного.
– Носите валенки, – разрешил Александр Христофорович, – только подошвы кожей подшивайте, чтобы ноги не промочить.
Дневальный остался очень доволен «добрым генералом». А вот бедняге Джеймсу, горе‑шпиону, пришлось с Александром Христофоровичем несладко. Впрочем, обоим.
Бенкендорф увидел перед собой человека за тридцать. Стройного и подвижного. Со смуглой оливковой кожей и шапкой черных бараньих кудрей. С усиками и бровями, словно нарисованными тушью.
– Ваши предки итальянцы?
– Очень далекие. Я британский подданный.
«А то я не знал!» Или можно забыть о вашем козырном подданстве? Какое‑другое – не столь существенно. А ваше просто неприкосновенное.
– Вы отдаете себе отчет, – вслух спросил шеф жандармов, что ваше правительство не вытащит вас отсюда?
Александер сохранял самообладание. По его лицу невозможно было сказать, что он чувствует. Возможно, недостаток темперамента, как у всех жителей острова. Это от погоды.
– Почему вас послали на восток?
Джеймс скривился.
– А почему я должен отвечать?
Александр Христофорович ценил хороший юмор.
– Потому что у меня ключ от этой двери.
Полковник с тоской глянул на железные засовы.
– Мы уже имели мимолетную беседу в Севастополе. Что изменилось с тех пор?
– Многое. – Бенкендорф сел за стол, предоставив собеседнику располагаться на кровати. – Наше посольство в Тегеране вырезано. Понимаете, почему я вас спрашиваю?
Александер как‑то сразу почувствовал все особенности ситуации. Вместо того чтобы воскликнуть: «А мы‑то тут при чем?» – он выдавил:
– Но у вас нет доказательств.
– Доказательств чего? – хмыкнул Бенкендорф. – Соучастия вашего кабинета? Или Ост‑Индской компании? Что, как я понимаю, не одно и то же.
[1] Джеймс Александер (1803–1885), английский военный и дипломат. Резидент в Персии, Турции и России. Автор мемуаров о России. О его миссии и задержании смотри в книге автора «Южный узел».
[2] Аббас‑Мирза (1789–1833), наследник шаха Фехт‑Али‑хана, наместник в Иранском Азербайджане. Инициатор европеизационных реформ в персидской армии. Ориентировался сначала на Наполеоновскую Францию, затем на Англию. Командовал персидскими войсками во время русско‑иранских войн 1804–1813 гг. и 1826–1828 гг. Оба конфликта начаты иранской стороной и закончились для нее поражениями.
