Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книга 2. Враги

– Ну, ты и сказанул, – задумчиво сказал я, – кто же даст санкцию с такой характеристикой. С такой характеристикой ему дорога только во внутреннюю тюрьму, а не в разведку.

– Ты дашь санкцию, – твёрдо сказал Миронов, – ты‑то понимаешь, что разведка – это не лагерь с его правилами – шаг влево, вправо – стреляю без предупреждения. Ещё никогда никакие расписки не останавливали от противоправных действий, а партийные предпочтения всегда становились причиной самых крупных провалов. Только свободный человек может быть настоящим патриотом Родины и работать не за страх, а за совесть.

– Слушай, Николай, – я встал и начал ходить по кабинету, – ты вольтерьянец, ты опасный человек. За такие мысли у нас сейчас знаешь, что делают? То, о чем ты говоришь, может быть будет лет через двести, а, возможно, не будет никогда. Чем я докажу, что этот человек работает с нами? Чем? Где его расписка? Где написанное им донесение, где материалы проверки? Где, я тебя спрашиваю? Ты что, не знаешь приказов и не знаешь, что нужно прикладывать к рапорту на вербовку? И ты не знаешь, какое количество листов должно быть в этом рапорте? Ты на что меня толкаешь? Всё, что предлагаешь – это чистейшей воды авантюра.

– А не ты ли мне предложил участвовать в авантюре? – спросил Миронов.

– Вы что себе позволяете, товарищ полковник? – не любил я, когда меня даже друзья упрекали в том же, в чем упрекал их я.

– Извините, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, – сказал Миронов, – считаю, что данная задача в ближайшие годы невыполнима, пока не будет собрано достаточное количество данных для составления подробного психологического портрета и идейно‑политической характеристики изучаемого лица. Затем объект должен быть проверен на практических поручения и на основании этого будет вынесено решение о привлечении его к работе.

– Извини, Николай, – сказал я совершенно другим тоном, – ты же сам понимаешь, что и я не могу нарушать приказы, которые определяют принципы и порядок нашей работы.

– А если это особые обстоятельства, тогда как, – парировал Миронов, – всё так же по инструкции? В военное время не было времени на рассусоливание, решения принимались сразу. Да и сейчас время военное. Все просятся на фронты, хотят выполнить интернациональный долг.

– Кто это просится, – усмехнулся я, – единицы – это не массовое движение. На войну направляют. Добровольцы будут тогда, когда нам действительно будет угрожать опасность и очень сильная опасность. Но мы такой опасности не допустим, мощным ударом отразим внезапное нападение противника и будем воевать на чужой территории малыми силами и малой кровью.

– Ты сам‑то в это веришь? – усмехнулся Миронов.

– Коля, ты меня когда‑нибудь доведёшь до белого каления, – я знал, что он прав, но по‑другому я не мог говорить даже своему другу, вдруг в кабинете стоит прослушка, – и мне придётся тебя по‑дружески вразумлять в твоих сомнениях. Товарищ Сталин никогда не ошибается, – с пафосом сказал я, постучав себя по лбу, показывая Миронову, что не везде можно говорить то, что думаешь.

– Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, – сказал Миронов, – так что, готовить рапорт?

– Готовьте, товарищ полковник, – сказал я, – кстати, на какой войне может быть этот человек?

– Судя по тому, что я о нём знаю – это Испания, – сказал Миронов.

– Готовь рапорт и готовься в Испанию, Коля, – сказал я.

– Есть, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, – четко сказал Миронов и вышел из кабинета.