Правило номер 8. Погружение. Часть 1

Вновь раздался, всплывая в памяти, металлический свист.

 

ты

должна

спастись

 

 

 

Часть 1. Отражения в воде

 

Глава 1. Так начиналось

 

Странные, действительно странные вещи начали вмешиваться в кажущуюся всем окружающим тихой и размеренной жизнь одной школьницы из пригорода около шести месяцев тому назад. Тогда, когда всё только началось, в то дождливое ноябрьское утро она сидела в доме своих родителей, читала газету и завтракала. На завтрак был бутерброд с жареной колбасой, и кофе. Газету прочитала быстро. Дождь за окном всё не прекращался. Капли ожесточенно стучали, пытаясь, казалось, всеми силами проникнуть в дом и нарушить царящие там покой и уют (по крайней мере, что до родителей, то те точно считали свой новый дом образцом уюта, в особенности кухню). У их дочери имелось на этот счёт несколько иное мнение, но она предпочитала лишний раз его не высказывать – всё равно не поймут. Она, к слову, специально не пошла в столовую, а вместо этого осталась на кухне, теперь внимательно наблюдая из окна за происходящим на улице ненастьем и мечтая, чтобы время тянулось подольше. Ещё больше она хотела, чтобы позвонил кто‑нибудь с её идиотской школы с радостной вестью об отмене занятий, – в связи с тем, что внутрь здания кто‑то, наконец, удосужился что‑нибудь «эдакое» подложить. На худой случай её бы вполне устроило, если бы по радио объявили о надвигающемся стихийном бедствии в виде торнадо.

Телефон в прихожей не звонил. Смерчей в этом проклятом тихом городке не было отмечено с самого момента его основания: по крайней мере, библиотечные архивы это подтверждали, – она сама совсем недавно проверяла. По ту сторону окна можно было наблюдать соседей и случайных прохожих. Люди стремительно бежали: с портфелями, кейсами, с собаками, с детьми, и с пустыми руками, – кто по делам, кто обратно домой. Соседка: скучная одинокая дама, живущая с какой‑то мелкой собачонкой, более всего похожей на таксу, – соседка, что всякий раз обижалась, если ей не кивали по утрам в знак приветствия (глупейшее действие, ну, правда ведь), так вот, она как раз возвращалась в свой дом, с сумкой наперевес, обутая в тяжёлые мужские ботинки, неизменно со своей рыжей псинкой на поводке.

«Хм. – Подумала Стелла, а именно так звали девушку. – Ботинки не её. Интересно, она правда кого‑то себе нашла? Нашла, ограбила, пристрелила, а труп заперла у себя в кладовой и теперь тратит деньги из его бумажника?»

Мысль о том, что соседка, при всей своей внешней безобидности и вместе с тем чванливости могла оказаться маньячкой, серийной убийцей (которыми, между прочим, так полюбилось в последнее время пугать местных жителей здешним газетчикам), показалась Стелле забавной, но не то, чтобы очень. Эта девушка вообще не любила смеяться, зато регулярно саркастически кривилась собственным мыслям. Если ей доводилось в чьём‑то обществе развести губы в подобии улыбки, то как правило это делалось с одной целью: чтобы те, кто её окружает, успокоились, увидели, что она тоже человек, а не инопланетянин, и перестали, наконец, досаждать своим пристальным вниманием. Инопланетяне, кстати, – так же, как маньяки и душегубы, – газетчикам тоже весьма полюбились, причём в последнее время не только газетчикам, но и органам местной власти (последних, кажется, вконец достали профсоюзные забастовки, и они уже не знали, чем бы таким «приструнить» местных активистов).

«Маньяки‑убийцы, инопланетяне… что дальше? Завтра будем читать про злых духов и полтергейст?»

На чердаке что‑то грохнуло (там постоянно что‑то грохало, кажется, с того самого дня, как семейство Фукс сюда переехало), и грохало частенько, потому как при строительстве этого милого, в общем‑то, двухэтажного домишки (одного из длинной череды однотипных, построенных несколько десятков лет тому назад и постепенно устаревающих блочных домишек, что заполняли весь их провинциальный район), кто‑то допустил ошибку, повлекшую за собой следующее: стоило соседке открыть или закрыть дверь, как это сразу неким образом откликалось на их половине.

Стелла устало вздохнула. Утренние часы перед походом в школу, сам путь к «обители знаний»: осенью – под проливным дождем; зимой – в сильный снегопад или в мороз, когда холод «щипал» за щёки; весной же, напротив, под пение птиц, – это всегда необыкновенным образом воодушевляло. Один из немногих плюсов провинции, заселённой в основном стариками, состоит в том, что учеников её возраста здесь немного, школьный автобус сюда не заезжает, и можно по пути в школу немного погулять в своё удовольствие, а не терпеть вместо этого шум старенького мотора где‑то под ногами и присутствие рядом с собой с самого утра чьей‑то навязчивой болтовни. Увы, неоспоримым и совсем не весёлым являлось то обстоятельство, что любая дорога рано или поздно оканчивалась, а на смену ей приходили скучнейшие однообразные школьные будни. Тоска.

Когда‑то школьные будни её, впрочем, вполне устраивали. Это пресловутое «когда‑то» было в те времена, когда родители Стеллы могли позволить себе водить её в частную школу и оплачивать её занятия фехтованием, художественной гимнастикой, пианино… ох, лучше и не вспоминать об этом. На кой чёрт ей сейчас это пианино – всё равно каждый день приходится слушать эту мерзкую музыку… ту, что слышно из радоприёмника чьего‑то открытого окна, ту, что доносится с экрана телевизора, который смотрит вечерами мать, а иногда Стелла слышит её и в своих собственных снах, что б их… да и от фехтования, на самом‑то деле, мало толку, если только нет в руках чего‑нибудь действительно острого и колющего. Ничего ей не помогло тогда, три года назад, ничего…

Когда родители после переезда сюда предложили ей вновь записаться на какие‑нибудь внеклассные занятия, она наотрез отказалась. Стала замкнутой, разговаривала мало. Родители, впрочем, решили не размышлять о причинах отказа, поскольку они не специалисты, и потратились вместо этого на частного психотерапевта. Вот и по сей день он с ней занимается. По крайней мере, что‑то в нём хорошее есть: забавный, картинки показывает, говорит вкрадчиво, и всё такое…

Капли дождя били в окна. Грусть накатывала сильнее, вслед за воспоминаниями. Стелла одновременно и любила, и не любила эти состояния. Приятно иногда забыться и пожалеть себя, вот только не время сейчас. Идти в школу пора, кажется? Она ведь не хочет опоздать, к чему ей это.

Дождливому утру ноября, между прочим, по всей видимости не предстоит стать исключением из правил, – правил о том, что ни одно «маленькое приключение» не будет длится вечно. Просто ещё одно унылое начало дня, предвещающее дальнейшее унылое его продолжение. И вовсе не ливень на улице огорчает, но осознание того, что нужно опять, снова идти в место, видеть которое совершенно не хочется.