Правило номер 8. Погружение. Часть 1
«Добро пожаловать в ад. В самом начале вам будет предложена краткая расслабляющая прогулка с видами на удаляющиеся от вас райские кущи, а затем мы, пожалуй, начнём». – Примерно такими были размышления Стеллы по поводу перспектив нынешнего дневного времяпровождения. Печально, но даже осознание того, что проходящий учебный год в её школьной жизни является заключительным, – и то не радовало. Стелла точно знала: как только она окончит школу, тут же для неё настанет время поступать в новое место учёбы, в чём‑то подобное теперешнему. Она сама может выбрать нужные дисциплины для дальнейшего обучения, но что это, по сути, изменит?
«Ещё и врача менять… точно подсунут какую‑нибудь идиотку. В моём возрасте ведь положено иметь лечащего врача одного со мной пола».
Невесёлые мысли вязко, вяло текли в голове, – будто незадачливые охотники в поисках дичи забредшие в болотную трясину и по глупости своей даже не пытающиеся никоим образом оттуда выбраться. Стелле не хотелось их подгонять – свои мысли. Они и так зачастую слишком «торопились», потому как она не принимала регулярно назначаемые врачом таблетки (от «плохого настроения», как он их называл). Стелла, впрочем, на настроение своё не жаловалась, и плохим его не считала. Заторможенность мыслей, как правило и так, без таблеток наступающая вслед за вспышками агрессии, её вполне устраивала. Её не устраивало то, что доктор требовал тормозить мыслительные процессы таблетками заранее. Зачем?
А может быть, стоит ей плюнуть сегодня на все дотошно соблюдаемые правила, найти в комнате для гостей на втором этаже отцовскую пластинку с блюзовой мелодией, включить в старенький проигрыватель и послушать, пока не заявился кто‑то из родителей, не поинтересовался, что это она так рано вернулась с занятий и, не дождавшись её ответа, не включил опять то, что так любят слушать сейчас все вокруг?
Стелла представила, как она тихонько встаёт из‑за красного кухонного стула, проходит выкрашенную ярко‑бирюзовой краской кухню, заглядывает по пути в маленькую уютную столовую, совмещающую в себе функцию библиотеки, – заставленную ещё пока старой, а не современной мебелью, – затем выходит в гостиную на первом этаже: большую, уставленную жутковатыми по форме креслами (родители звали их «мебелью будущего»), с этими кошмарными вышитыми ковриками под ногами и не менее кошмарными обоями с экзотическими цветами, затем наверх, по лестнице, – оставив большую родительскую спальню слева, – проходит в свою комнату с видом на сад… да, к слову, если забетонированный участок перед домом с двумя чахлыми кустиками по бокам можно назвать садом… так… а где лежат пластинки? Кажется, нужно повернуться на сорок пять градусов влево и пройти в другую комнату, в гостевую спальню…
Стелла встряхнула головой. Пора прекращать это. Надо заняться чем‑то реальным, а не пялить вместо этого глаза в дождевые капли. Неужели ей не хочется пройтись по улице, только что ведь очень хотелось? Но туповатое, сонливое состояние не оставляло, одолевало ещё несколько минут. Она и думать уже забыла, где находится её тело, где находятся её мысли, – просто смотрела в окно, выходящее сквозь невысокий забор на дорогу и на дома напротив, – так и продолжая сидеть за столом, до того самого момента, пока внезапно резкий спазм вдруг не сжал ее внутренности.
Скучно уже не было. Спазм вызвал движение рукой, ещё расслабленной, но при этом продолжающей держать кружку с кофе. Кружка полетела на пол, расплёскивая своё содержимое по сине‑зелёному, выложенному плиткой полу. Последующий за этим приступ тошноты мгновенно сменился рвотными позывами.
Стелла со всех ног побежала из кухни вверх, кляня планировку дома, принуждающую пользоваться ванной комнатой исключительно на втором этаже. Перед глазами мелькнули вновь эти жуткие обои – с цветами и экзотическими птицами в гостиной, на первом этаже; в клеточку – в прихожей; в ромбик – на лестнице. В её собственной спальне обои были приятного однородного серого цвета, но туда сейчас не по пути. А вот и ванная: кричащая, буквально орущая, разноцветная, сама ванна ярко‑синяя, плафоны ярко‑жёлтые, на полу и по стенам узорная плитка, изображающая некое призрачно‑далёкое и радужно‑прекрасное в своём разноцветии межзвездное пространство… о, только не галактики, только не сейчас, когда её того и гляди…
Спустя несколько минут поднявшись на ноги, Стелла принялась умываться и чистить зубы. Было бы справедливым отметить, что она, в общем и целом, несмотря на некоторые вполне свойственные её возрасту поведенческие проблемы была очень чистоплотным подростком и никогда не забывала о личной гигиене. Зубная щётка – ярко‑жёлтая, с жёлтой щетиной, зубная паста – кислотно‑фиолетовая, спасибо матери и её превосходному художественному вкусу, который она использовала вполне в обустройстве вначале этой чёртовой ванной, затем их с отцом спальни и, минуя не без скандалов комнату Стеллы («Эстель, ты меня убиваешь своим анахронизмом, тебе бы в башне каменной жить…») успешно расправилась с гостиной и кухней, и теперь грозилась вот‑вот добраться до столовой. Стелла разглядывала своё внезапно потемневшее отражение в зеркале, что аккуратно крепилось к ярко‑бирюзовому навесному шкафчику. Цвет лица, слизистые оболочки глаз, язык…
«Это болезнь?»
Глаза, глядевшие из зеркала, сигнализировали более об удивлении, нежели о болезни. Впрочем, виной всему, возможно, был ярко‑жёлтый цвет плафона: он делал свет ярче и жизнерадостней, чем нужно.
В школу в тот день она решила не ходить. То, что произошло, даже обрадовало её в чём‑то: по крайней мере, появилась действительно уважительная причина понежиться дома, под пушистым пледом, слушая пластинки и глядя на дождь за окном, – а не спешить вместо этого в место, про себя именуемое ею совершенно не лестными словами.
Заглянув (гораздо позже, уже в обеденное время) в холодильник, скорее по привычке, нежели от чувства реального голода, и обнаружив там сковороду с чем‑то съестным, Стелла начала было разогревать содержимое на электрической плите, но её вновь начало мутить. На этот раз она сразу догадалась, в чём причина – запах. Приподняв крышку сковороды, она обнаружила внутри источник, от которого чувство тошноты усилилось вдвойне. От греха подальше сковорода была избавлена от находящихся в ней до этого жареных колбасок.
«Отравилась». – Подумала тогда Стелла.
«Либо что‑то начало меняться». – Такой была следующая её мысль.
По прошествии ещё нескольких дней, в течение которых приступы недомогания периодически повторялись, – Эстелла Фукс (а это и было её полное имя) узнала о том, что жертвой некого неизвестного науке и смертельно опасного заболевания она не стала. Ещё она поняла, что тошнит её исключительно в те моменты, когда она пытается употребить в пищу определённые продукты. Мясо, птица, рыба: от всего этого её стало буквально выворачивать наизнанку, – нещадно, заставляя все внутренности сворачиваться в узел в тот момент, когда она всё‑таки заставляла себя проглотить что‑либо из указанного. Родители, конечно, всполошились не на шутку, стали водить её по врачам и внушать мысли о бесспорном вреде вегетарианства.
«Эсси, ты читаешь слишком много современных журналов. – Попытался вразумить её отец. Он работал в университете, голос у него был поставленный, приятный, и если дочери надо было донести что‑то действительно важное, этим занимался именно он. – Туда пишут статьи просто так, от нечего делать, лишь бы бумагу марать. Не нужно забивать голову всякой дурью».
Отец голову дурью не забивал. Он был преподавателем астрофизики в одном видном городском университете. Карьера шла в гору до недавних пор. Потом, три года назад, был кризис. Сейчас отец смирился с происходящим и кажется успокоился. Его устраивала его нынешняя жизнь – по крайней мере, он всеми силами пытался это показать.
