Правило номер 8. Погружение. Часть 1
«Лучше бы ты всё это сказал маме, а потом выбросил куда подальше её журналы. – Воспользовавшись ситуацией, парировала Стелла. – Или давай я сама выброшу. Посмотри, во что она превращает дом. Это похуже вегетарианства будет».
Отец, несмотря на его обычную мягкосердечность, на сей раз точку зрения дочери не разделил. Позже, пообщавшись со своим доктором (естественно, на тему вегетарианства), Стелла поняла, почему. Отец, сам не будучи «растительноядным», попросту на основании первобытных животных инстинктов не мог принять сторону того, кто признавал иной рацион, нежели он. При этом мать, хорошо ли она готовила, или не очень, всё же, хоть и извращалась с интерьером дома как могла и насколько позволял уровень семейного заработка, но также являлась тем, кто обеспечивал отца вполне приемлемой для него пищей. Ну и, конечно, не только пищей: она ведь была его женой.
Школу теперь посещать стало поприятней. Стелла активно пользовалась теми слухами, что начали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», и стала ещё нелюдимей с одноклассниками. Впрочем то, что Эстелла Фукс «серьёзно больна», одноклассники знали, по‑правде, едва ли не с первого дня, как она появилась в их классе. Тогда, когда эта изрядно насупленная девочка среднего роста, тринадцати лет от роду, с немного резкими чертами лица, тёмно‑каштановыми волосами, ярко‑зелёными глазами и веснушчатым носом вошла в класс, нервно сжимая ладони в карманах своей осенней куртки, – как раз свежи были её воспоминания от того, что произошло с ней рядом с тем самым ночным баром. У родителей, за несколько дней до этого, внезапно случились какие‑то проблемы с их старым жильём. Мать как‑то позже проболталась, что во всём виноваты «старые дедовы грешки», и Стелла знала, что речь шла не о деде со стороны матери, – этом невинном рыжеволосом вдовце и собирателе станинных вещиц, который иногда гостил у них в том высоком многоквартирном «доме‑саде» с огромным балконом, с фонтанами внизу и вереницей искусственных прудиков во внутреннем дворе, – но о деде со стороны отца, о котором в семье, почему‑то, предпочитали не говорить вовсе, хотя отец как‑то ранее неосторожно обмолвился, что у того имелся чуть ли не собственный замок, когда тот был молод и «не замаран». В чём именно дед по отцу был «замаран», Стелле так и не рассказали, но она была достаточно сообразительна, чтобы догадаться. Ещё помогли одноклассники – не старые, новые. Вначале попытались, как это свойственно детям, поиздеваться над её фамилией: на второй день в школе, приглядевшись, стали обзывать «лисой», грозились натравить на неё собак. Затем вспомнили о происхождении самой фамилии, о её корнях (оказывается, подумала тогда не без удивления Стелла, эти тупоголовые провинциалы не так уж безнадёжны, раз понимают, что к чему). В общем, дело кончилось не самым приятным образом: мало того, что у Стеллы свежи были навыки занятий фехтованием, так ещё и школьная указка без присмотра оказалась лежащей рядом с письменной доской, прямо под рукой. Она до сих пор помнила, что на доске в тот день была изображена шестигранная призма в наклонном сечении. На этот самый рисунок её швырнули в перепалке двое, вскоре после чего началась настоящая битва. Вернулась домой Стелла в тот вечер в сопровождении отца и, как говорится, с «кровью врага своего» на одежде. Кровь удалось «пустить» самому крикливому, и крови было, правда, ну совсем немного, однако отец был страшно огорчён, и уже глубоким вечером, подслушивая через стенку родительскую беседу (они вели её на тогда ещё нормальной, не «инопланетной» кухне), она услышала что‑то насчёт «дурных генов» и «опасной наследственности». Стычку с одноклассниками удалось каким‑то образом замять (наверное, помог более всего тот факт, что у Стеллы во время драки оказалась чем‑то порезана щека, и было принято решение, что оба ребёнка немного вспылили, так что виновных, в общем‑то, нет), однако за Стеллой Фукс с того самого дня прочно укрепилась слава начинающей маньячки.
Правда, хоть впоследствии про неё и шушукались по углам, но навыки владения шпагой больше демонстрировать никому не пришлось, так как прямых издёвок в её адрес слышно не было. Немалую роль в этом сыграл тот факт, что Стелла, при всей своей детской худобе и угловатости, была хорошо развита физически, и это, – вкупе с вечно хмурым лицом, сдвинутыми бровями и непримиримой привычкой не ездить на школьном автобусе, а вместо этого ходить в школу и со школы какими‑то звериными тропами через самые тёмные закоулки парка (будто специально провоцируя кого‑то попытаться напасть на неё, будто нарываясь на это), – всё это послужило сигналом прочим детям обходить её стороной.
Итак, без того уже давно всеми отверженная, после недели «отсидки» дома Стелла стала ещё нелюдимее, чем прежде. В минуты перемен между уроками она каждый раз спешила уйти дальше от духоты классной комнаты и от постоянных криков ровесников, которые, казалось, не могли просидеть в тишине даже доли секунды. Ей хотелось сосредоточиться и подумать. Подальше отсюда.
Глядя на дочкино лицо, постоянно теперь сосредоточенное на чём‑то, на каких‑то неизвестных им мыслях, как‑то враз вспомнились вдруг в семье Фукс занятия художественной гимнастикой, музыкой и прочее, – и теперь предложение родителей о внеклассных занятиях, казалось бы, пришлось как нельзя кстати, но Стелла от них отказалась, прибавив, что никак не хочет из‑за этих «детских шалостей» прерывать подготовку к экзаменам, а также свои походы к доктору. Родители только плечами пожимали.
«Что об этом думаешь, солнышко?» – Спросил отец мать, когда та, в своём весьма фривольном домашнем наряде, более подходящем, по мнению Стеллы, в доме терпимости, нежели в столовой, убирала с нового терракотового стола ярко‑салатного цвета посуду.
«Я думаю, что кто‑то, наконец, заинтересовался мальчиками. Она у меня недавно попросила журнал. Косметика, и всё такое».
«Думаешь, стоит это поощрять?»
«У нас нет выбора, дорогуша. Она начала сама себе готовить, да и успеваемость вполне приличная. Видимо, выкраивает время для всего понемногу. Не трогай её, она уже взрослая девочка. Может, сменит, наконец, гардероб. Видеть не могу всей этой серости… да, кстати, ты не находишь этот цвет обоев слишком бледным? Моя ассистентка из галереи говорила недавно…»
Тем временем, у Эстеллы Фукс зрел в голове некий план. План мести – если сказать точнее. Мести за тот самый случай, у бара. Она, сама того не понимая, вынашивала его эти долгие три года. Теперь она поняла, что у неё в руках постепенно собирались все инструменты, и лишь последнего не хватало, – до того ноябрьского завтрака с бутербродом. Теперь всё есть, теперь она примется за исполнение. Из школы обратно домой она по‑прежнему ходила, нарочно выбирая самые длинные и запутанные пути, длинее, мрачнее, дремучее обычных. Все свои действия она сейчас сверяла по часам, сразу после ужина и подготовки домашних заданий старалась поскорее улизнуть подальше из дома. Она понимала, что одних заброшенных парков для подготовки недостаточно, пора исследовать местность дальше, гораздо дальше от их района. Надо заметить, что для сторонних прохожих, когда они встречались ей на пути, её подготовка не являлась чем‑то необычным или привлекающим внимание. Стелла просто ходила, бегала, а когда её тело уставало – бороздила улицы быстрым шагом. Выглядело это со стороны, что и говорить, довольно странно, но странным это было бы только для того, кто бы действительно за ней постоянно следил. Те же редкие прохожие, что ей иногда встречались, видели только, что она куда‑то спешит. И почему бы подростку не спешить?
