Причинность. На другой берег

– Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла… – Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. – Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.

По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.

– Ай, глубока Вода. – Незнакомец массирует виски. – Вы же оба не в себе. И если от Амина’эн я ожидал чего‑то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции – реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.

Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.

– Мы не знакомы, Раасул’эн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. – Амин недовольно икает в ответ. – Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому‑то вроде тебя – самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, – усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: – Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты…

– Ему можно верить, – икает Амин.

Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.

– Её звали Нафрит. Она была, – он глубже вдыхает, – эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в Та’Уттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их – к верхней точке Севера. – Амин оборачивается на амбала в углу. – Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров – своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что‑то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, – он обречённо смотрит на Раасула, – но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты – вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где‑то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.

– Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, – раздаётся смешок в углу.

Белки глаз Амина наливаются кровью – то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:

– Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто‑то из Высших? Я хочу! И самое тупое – я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из‑за пива! Хотя это и не точно. – Он икает. – Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?

– Потому что меня предали первым, – сухо отрезает Раасул.

Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто‑то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.

Раасул какое‑то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что‑то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:

– Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. – Раасул хрустит пальцами. – Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни – расходный материал, а руки – орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего‑то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам – пусть так. Если вы завершите моё существование – пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.

Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.

– Как ты выбрался с острова?

– Я дал им отчёт. Многие из моих воспоминаний теперь битые, но Маранская Первая проследила, чтобы до погружения в капсулу мне оставили то, что она захочет. Не уверен теперь, что из всей моей жизни – правда, но раз уж я здесь и всё ещё нужен метрессе, отчёт был сплошной ложью. Первая владеет практиками, о которых нам и не мечтать, – сокрушается Раасул, – и приближёнными, что преданы не Единой Воле, а личной воле самой метрессы, Владеющей Мороком. Они и вытащили меня из самого желанного и прекрасного сна, что мне доводилось видеть. Поверьте, эфоры отдают себя, проживая иллюзию полного блаженства. Я чувствовал именно его. Не знаю теперь, может, ты и прав, друг. Может, стоило пойти в расход. Не ради блага Единой Воли, а ради пусть и воображаемого счастья посреди этого Тумана.

– Ты всё‑таки был в капсуле. – Амин сглатывает ком в горле, голос звучит трезвым. – Кровь, пот и слёзы. Вот что мы для них. Все мы. Каждый каара – всего лишь источник энергии, которую они не брезгуют тащить из любого, кого посчитают нужным. Ненасытная Единая Воля, решившая, что её персональный удел – жить вечно за наш счёт.