Причинность. На другой берег

По спине Сигрид снова пробегают мурашки, когда она видит неподдельный испуг и всепоглощающее горе в глазах такой физически сильной каари. Все эти развитые мускулы не могут защитить её от груза воспоминаний, что заставляет сгорбиться и спрятать лицо в широкие ладони.

– Кто она? – повторяет вопрос эйдрэ, не склонная к долгому проявлению сочувствия.

– Мне мерещилась моя подруга. Сефу. – Фифи быстро жалеет, что, подавленная эмоциями, назвала имя, но уже поздно.

Сигрид быстро записывает имя на уголке листа и поднимает глаза на гостью, успевшую немного приосаниться и утереть слёзы.

– Но я понятия не имею, что за набор букв произнесла, – добавляет она. – Правда.

– Это нам и предстоит узнать.

Эйдрэ откидывается в кресле, натягивает плотную перчатку до локтя и выпрямляет руку. Наверху слышатся тяжёлые ухающие звуки и шелест крыльев. Невообразимо крупный орёл, гораздо крупнее своих собратьев, что доводилось видеть Ифэми у уттарских охотников, с размахом приземляется на предплечье эйдрэ. Птица внимательно моргает на гостью, которая на всякий случай сильнее вжимается в диван.

– Ты пройдёшь все исследования, что возможны в условиях наших лабораторий. И из соображений безопасности ещё долго не сможешь покинуть этого места. По крайней мере, пока я не посчитаю это возможным. – Свободной рукой Сигрид ласково гладит орла по клюву. – Думаю, что ты и сама не подозреваешь, что с тобой происходит. Хочется верить именно в это, а не в то, что передо мной лгунья или маяк.

Эйдрэ резко поворачивает голову и бросает холодный пронзительный взгляд на Ифэми. Та старается вжаться в диван ещё сильнее, но дальше уже некуда.

– Благоприветствую в Форте Хальвард, – широко улыбается Сигрид.

 

Эпизод шестой. Первый День Дня

 

Улицы Джезерит пустынны: туристы с трудом разъехались, а местные привыкли сидеть по домам за Чёрный Ноазис. Наступает первое утро под Южным Солнцем. Первый День Дня. Город ещё не успел проснуться от долгой спячки и наполниться шумным весельем праздника встреч и прощаний.

Среди домов петляет одинокая фигура в неоправданно лёгком для здешних мест пальто, ещё и без шапки. Снег запорошил голову и плечи, летит прямо в глаза, но Сверр уверенно вышагивает по узким улочкам. Периодически озираясь из опасения быть узнанным в этом районе. За прошедший ноазис северянин увидел достаточно, чтобы окончательно превратиться в параноика. Даже хруст снега под ногами режет слух. Сверр резко притормаживает.

– Мне бы успокоиться, – бубнит он себе под нос и прячется от ветра в неприметный переулок, чтобы покурить и собраться с мыслями.

Ещё какое‑то время уттарец стоит как вкопанный, посматривая по сторонам. Если и есть слежка, сейчас она себя обнаружит. Выждав несколько минут и решив, что совершенно один, Сверр облокачивается о стену и трясущейся рукой тянется в карман за пачкой сигарет. Первым нащупывает шершавый конверт.

Северянин громко матерится вслух. На бумаге аккуратным почерком выведено: «Гостиница„Обитель“. Сефу лично в руки». Ниже криво и в спешке дописан адрес. Размашистый и неаккуратный почерк принадлежит Сверру, а вот ровный и витиеватый ему незнаком. Уттарец нервно подкуривает мокнущую от мелкого снега сигарету.

– Кто ты, Вода тебя забери, такая? – Он крепко затягивается и швыряет горячий бычок в сугроб, а письмо запихивает поглубже в карман.

Сверр двигается дальше по улице, даже не пытаясь укрыться от усиливающейся метели в лёгкое пальто. Он щурится и бредёт практически наугад, с трудом выхватывая глазами названия улиц и номера домов. Надеясь, что снежный поток спрячет его от посторонних глаз. Но разве одинокое движение против ветра может остаться незамеченным?

Как бы громко он ни молотил в дверь, из дома не доносится ни звука. Сквозь пыльное окно внутри просматриваются пустые безжизненные интерьеры. Ближе всего ко входу сгрудились пузатые мусорные мешки ростом с крепкого подростка. Сверр уверенно продолжает стучать, но уже в окно. В какой‑то момент его озаряет мысль: как можно тише разбить стекло, открыть замок изнутри и войти. На счастье, этот идиотский план так и не воплощается. Дверь соседнего дома со скрипом отворяется, и старенькая невысокая северянка, укутанная в лёгкий шёлковый халат с тёмно‑зелёной вышивкой, разражается басом, никак не соотносящимся с её образом:

– А ну‑ка! Прекратил‑ка долбиться! Там никто не живёт! А если ты заодно с этими, передай‑ка, что их вещи арестовали гуны за неуплату аренды! Ещё раз тебя здесь увижу, будь уверен, что гуны арестуют тебя вместо этих двух нахалок!

Старушка кричит так пронзительно, что в нескольких домах напротив зажигаются лампы. Любопытные соседские лица серыми тенями скользят за прозрачными занавесками.

– А вы чего повылазили, стервятники? Без вас разберутся! – переключается старушка на жильцов напротив.

Сверр уверенно шагает к северянке прямо по глубоким сугробам, которые намело между домами. Это зрелище впечатляет разбушевавшуюся бабулю настолько, что вопли её сменяются безмолвным созерцанием. Высокая фигура, закутанная во всё чёрное, решительно бредущая по пояс в снегу, буквально на долю секунды пугает свою главную зрительницу. Сверр останавливается прямо напротив старушки и, небрежно стряхивая снег с пальто, улыбается от уха до уха.

– Пусть день продлится. Проходи, – удивлённая собственному предложению, полушёпотом сипит пожилая северянка.

На первый взгляд порядок внутри выглядит абсолютным: вещи аккуратно расставлены по местам, ни одного следа грязи, ни частички пыли. Но деталь за деталью, попадающиеся на глаза, разрушают иллюзию чистоты. Из угла в угол вьётся жирная паутина, переполненная коконами с трупами насекомых, неясно откуда взявшимися посреди вечной зимы. Воздух затхлый и сырой. Окна наглухо завешаны чёрными массивными шторами. Лицо Сверра кривится от отвращения, стоит его взгляду скользнуть на мясистого паука размером с кулак, медленно раскачивающегося на толстой нитке паутины.

– Угостишься хвойным морсом? – неожиданно вежливо шелестит старушка, спокойно проходя под свисающим с потолка мохнатым насекомым.

Сверр с трудом справляется с желанием прихлопнуть мерзкое создание и растягивает губы в почтительной улыбке. Только глаза выдают стойкое отвращение.

– На благо ваше гостеприимство, но осмелюсь отказаться, – как можно благодушнее отвечает он.

– Тогда оставим это, – старушка наклоняет голову к плечу. – Ты всё же знаком с моими соседками? Не удивлюсь, если они многим доставляют хлопот побольше, чем мне.

– Можно и так сказать.