Проклятье мёртвой сети

Арине стало зябко. Она бы не смогла ответить на вопрос, что ее пугало больше. Наличие каких‑то проблем со здоровьем и психикой или «виде'ния» и «слыше'ния» на ровном месте. Однако Степан предлагал единственный разумный вариант, поэтому она согласилась.

Следующие три недели прошли под знаком медицины. МРТ, КТ, рентгены. Анализы, обследования, тесты. В плане психиатрии Арина согласилась общаться только со своей давней знакомой, заслуженным профессором и академиком Эммой Семеновной. Когда‑то Арина писала роман, в котором, помимо мистики, была психопатология. Ей порекомендовали в качестве эксперта Эмму Семеновну, и их сотрудничество быстро перетекло в доброе приятельство. Эмма подняла на уши всех своих коллег, чтобы в итоге два консилиума вынесли одинаковые вердикты. Арина здорова. Абсолютно. Никаких опухолей – нигде. Никаких неврологических проблем. И никаких психических заболеваний даже в зачаточном состоянии. Впрочем, Эмма Семеновна, когда Арина пришла к ней в гости с благодарственным букетом и ворохом бумажек, немного подколола:

– Конечно, тебе, Ариша, могла бы быть рекомендована работа с психотерапевтом. Ведь твои романы, как ни крути, это своеобразные болезненные сублимации. Но, с другой стороны, если тебя от них избавить, ты и писать перестанешь. А я, знаешь ли, эгоистка. Подсела давно на страшилки твои и с нетерпением всегда жду новых. Так что, душа моя, продолжай творить.

– Эмма Семеновна… Но… Хорошо, не как психиатр, просто как мудрый человек с огромным жизненным опытом хотя бы предположите, что такое со мной было, а?

Пожилая дама не спеша открыла портсигар, выбрала сигарету. В ее «академической» квартире курить можно было везде, чем Арина часто пользовалась. Ведь ни в кофейнях, ни в ресторанах нельзя. Дома, при некурящем Степане, она тоже для удовлетворения вредной привычки пользовалась обычно балконом. А балкон в декабре, даже застекленный и чуть утепленный, – это вовсе не то же самое, что уютное велюровое кресло в огромной захламленной «сталинке». Когда рядом кофе, вкуснющие конфеты и умный собеседник.

Эмма Семеновна закурила. Выпустила дым идеально‑ровными колечками. Отпила коньяку – в отличие от непьющей Арины она себе иногда позволяла. И задумчиво произнесла:

– Знаешь, детка, чего я только в жизни ни насмотрелась. И, поверь, была масса историй, которые психиатрия в моем лице и в лице моих коллег просто не в состоянии объяснить. Да, мы их подтягивали под какие‑то диагнозы. Выписывали препараты. Но, к примеру, если человеку в строго определенные временные интервалы являлась его умершая мама и давала ответы на какие‑то важные для него вопросы, никакие таблетки это не убирали, понимаешь? Мама все равно приходила. И он выигрывал бешеные деньги в лотерею, потому что мама подсказала, какие именно числа надо на билете подчеркнуть. Да, можно говорить о подсознательном, бессознательном, о чем‑то подобном. Фрейд и Юнг расчистили нам многое в человеческой психике. Но выскажу свое мнение: и по сей день та же шизофрения в ряде случаев – просто свалка неизвестных диагнозов. Мы пасуем перед какими‑то симптомами, им не находится места в учебниках по психиатрии и психоанализу. А они есть. И они – либо какое‑то неизвестное заболевание или состояние психики. Либо – не имеют отношения к психиатрии и психологии.

Арина молча курила. С одной стороны, увлеченная рассказом, с другой – недовольная тем, что Эмма рассуждает в общем, а не о ее случае. Околопсихиатрических страшилок и баек она сама знала немало, да от той же Эммы слышала. Но с ней‑то что?!

А Эмма Семеновна продолжала.

– Вот смотри. Мой кот Басилий умер десять лет назад. Счастливой кошачьей смертью умер. Во сне и от старости. Но два раза в год, в день его рождения и в день смерти, я просыпаюсь от кошачьего мурчания. И от усов, которые щекочут мне щеку. Бася именно так меня и будил всегда: ложился радом и мурчал в ухо. И скажи мне теперь, я сошла с ума? Это шизофрения? Или моя кинестетическая память такой выверт сделала, посылая мне звуки и ощущения из прошлого? Или это призрак моего Басилия, приходящий меня утешать?

Арина от неожиданности поперхнулась дымом. На такие темы они с Эммой никогда не откровенничали.

– Эмма Семеновна!!! Вы что, в призраков верите?! Я думала, что вы вся такая коммунистка, материалистка и рационалистка…

Эмма Семеновна усмехнулась:

– Аришенька, так я тебе о том и говорю. Сложно оставаться материалисткой, почти полвека проработав психиатром. И часть этого времени – судебным психиатром. Когда в каждом очередном маньяке и серийном убийце тебе иногда чудятся демоны. Не метафорические причем, а весьма реальные. Что же до веры и неверия… Это настолько тонкие и зыбкие материи, что обсуждать их сложно. Скажем, один человек абсолютно верит во все потустороннее. И при этом за всю его жизнь ничего, даже отдаленно потустороннего, с ним не случается. А другой человек не верит ни во что подобное. И при этом…

Пожилая дама лукаво подмигнула Арине. Та смутилась, стала лихорадочно придумывать, что ответить. Но Эмма Семеновна все поняла.

– Детка, не смущайся. Мы с тобой не один год знакомы. И я все‑таки психиатр. Понимаю, что что‑то нечисто с твоей позой отрицания. И не просто так ты пишешь свои книги, пугающие даже людей очень смелых, типа твоего Степы. И при этом сама всему непонятному и необычному в жизни ищешь исключительно рациональные объяснения. Я никогда тебя об этом не спрашивала и сейчас не спрошу. Но может поделишься? Сгорел, так сказать, сарай, гори и хата?

Арина напряглась. О ее отношениях со всяческой паранормальщиной и «шизотерикой», как она подобное называла, знали три человека. Мама – очень урезанную и даже при этом оскорбляющую ее часть. Машка и Степан – более расширенные версии. Полной же картины не знал никто. И, кстати, может быть, на самом деле стоит уже поделиться с Эммой?.. Ведь никакие болячки не подтвердились. А странные звуки в квартире, неясные мелькания за спиной и прочие «чертовщины» все это время продолжались. Да, не такие вопиющие, как ключ в замке. Но не менее пугающие. Чего, к примеру, стоила кровь в лифте. Как‑то Арина вошла в подъезд и увидела цепочку из капель крови. Перепугалась, конечно. Но консьерж объяснил, что пудель Арининого соседа поранил на улице лапу. И пока хозяин тащил его домой, крови и накапало. Но уборщица уже идет, сейчас все следы будут устранены. Арина успокоилась. Даже увидев, что кнопка ее этажа тоже измазана кровью, просто нажала на нее через бумажную салфетку. И без волнения обошла кровавые капли на своей лестничной площадке. Однако вечером, когда они со Степаном собрались на прогулку, возмутилась:

– Степ, ну ты только посмотри! Значит, с пола и лестницы они кровь отмыли, а на кнопке в лифте пусть остается что ли?

Степа посмотрел на кнопку. Потом на Арину.

– Риш, кнопка чистая. Наверное, тебе показалось. Просто свет так упал.

Угу. Свет упал. И продолжал падать все последующие дни. Потому что кровь на кнопке Арина видела все так же отчетливо. И даже пыталась ее стереть сама. Три раза. Кровь не стиралась. Арина махнула рукой. И в очередной раз подумала, что человек реально такая скотина, которая привыкает ко всему. Даже к кровавым кнопкам в лифте, постоянным невнятным звукам дома и странным теням, мелькающим в квартире. Да и не только в квартире. Так что да. Возможно, надо хотя бы попробовать разобраться с этой историей. И Эмма в качестве компаньона – отличный вариант. В чем‑то даже лучше Степы и Машки. Чем она рискует, в конце концов?

И Арина решилась.