Проклятье мёртвой сети
– Доченька, прости меня! Я не хотела тебе больно делать. А рассказала это все исключительно к тому, чтобы про свою судьбу объяснить. Мне кажется, что не просто так тебе этот сон приснился. И Бабушка эта. Я ведь ее тоже видела. Пять лет целительством занималась, а на исходе пятого года она ко мне во сне и пришла. И одета, как ты говоришь. И бормотала сначала не по‑нашему. А потом сказала что‑то вроде: «Нельзя тебе целить, с тобой духи мертвых, авы. Они помогают, но ненадолго. И потом спасенных с собой забирают. Так что мертвая твоя помощь, раны зарастают, а жизни в них нет. Цветы расти, еду готовь, людей не трожь – смерть им несешь. Живе – не морить, Морене – не живить». И так меня тогда сон этот пробрал, до печенок просто. Почему‑то я сразу поняла, что все – правда. Подумала, что это сама Макошь ко мне приходила, предостерегла. Я‑то бабушкины рассказы хорошо помнила. Ну и решила, что не надо мне больше целить, бросила это дело в одночасье. А цветы из моей оранжереи продаются нарасхват. Так что вещим сон оказался. Думаю, и твой такой же.
Арина, все это время слушавшая с напряженным вниманием, выдохнула.
– Мам. Ладно. Давай допустим, только допустим, что все, тобой рассказанное – правда. Я готова это допустить. Но почему Бабушка эта или Макошь, или еще кто именно ко мне явилась? Я же даже не целительница. Я вообще в это во все не верю. Почему же ко мне? И, главное, что мне с этим всем делать, а? Какого медведя спасать, в какой мир бежать? Березы при чем тут? И ава при чем тут? Я только одно значение слова «ава» знаю – фото на странице в соцети, аватар, сокращенно – ава. Но это ж не про то, да? И еще. Тебе она явно сказала, что ты – Морена. А мне – что я Жива. Это что значит? Мы еще и богини что ли в глубине души? Славянские?!
Подкатывала истерика, как всегда, во время разговоров с мамой о «шизотерике». Арине было стыдно, но поделать с собой она не могла ничего. Как только мама заводила свою «магическую шарманку», Арина впадала в ярость. Вот и сейчас злоба горьким комком подкатывала к горлу. Но мироздание приготовило Арине совершенно небанальное окончание разговора с мамой. В трубке что‑то щелкнуло, хлопнуло, хлюпнуло. И вместо маминого голоса раздалось бормотание Бабушки из сна:
– Ты чующая. И оживляющая. Иди по своему пути. Ава – не человек. Ава – зло. Победишь его, когда твой путь с путями других чующих сольется.
Трубка выпала из ослабевшей Арининой руки. Она слышала мамин голос из динамика:
– Ариша, доченька, ты меня слышишь? Нас что, разъединили? Арина? Ты меня слышишь?
Арина смотрела в одну точку. И вдруг сказала вслух:
– Интересно узнать, с кем меня соединили, мама… Разъединив с тобой…
Но трубка замолчала.
Двумя неделям раньше
– Степ, давай разведемся, а?
Степан, изучавший какие‑то рабочие документы, перевел взгляд с экрана ноутбука на жену.
– Риша?.. С чего такие предложения? Ты мне изменила и как порядочный человек решила от меня уйти, мм?
– Степ, ну вообще не смешно, правда. Я всерьез предлагаю.
Степан вышел из‑за стола и устроился на диване рядом с Ариной. Которая, вопреки всем своим привычкам, просто сидела и смотрела куда‑то в пустоту. Ни ноута, ни планшета, ни телефона, ни книжки рядом не наблюдалось. Степан напрягся.
– Арин, хорошо, без шуток. Что случилось? Откуда такие мысли в твоей светлой головке?
Арина горько усмехнулась:
– Ты еще спрашиваешь?.. Пять лет назад ты женился практически на женщине‑фрике – авторе мистических романов…
Степан поднял руку:
– Протестую, ваша честь. Я женился на экстравагантной, красивой и умной блондинке. Которая по совместительству оказалась известной писательницей.
Арина хмыкнула:
– Протест не принимается, но ок, пусть так. Вот. Женился. Холил, лелеял, деньги вкладывал. Отпускал ее в хлебеня книжки писать. Выдерживал творческие кризисы. Сквозь пальцы смотрел на крайне сложные отношения с мамой. Пару раз спускал с лестницы ее психопата‑бывшего. Дальше – больше. Оказался привязанным к ней на двадцать четыре часа в сутки во время самоизоляции. Терпел истерики от того, что ее привычная публичная жизнь в одночасье рухнула. Но и этого мало…
Арина на несколько секунд запнулась, всхлипнула, но продолжила:
– Да, и этого оказалось мало. Три месяца назад у твоей жены начались реальные и регулярные глюки. Зрительные и слуховые. Не успел ты потратить кучу бабок на детальное обследование дражайшей супруги и выяснить, что она здорова, – новая напасть. Благоверная твоя начала ощущать запахи чувств и эмоций окружающих. Снова – обследования и масса предварительных диагнозов. И снова – пустышка. То есть, здорова жена твоя. Физически и психически. А то, что зависть ей дерьмом пахнет, а похоть – плотью разлагающейся, это милая такая особенность психики. Типа синестезии нам сказали, да? Кто‑то звуки в цвете видит, а Арина Владиславовна – заботу как аромат булочек чувствует. Милота какая, да? Особенно, если учесть, что добрых чувств и эмоций по отношению к ней люди испытывают категорически мало. И удел ее – ходить с серебряным каффом[1] на носу, чтобы всего этого не чуять. Тем самым выставив себя в еще более экстравагантном, чем обычно, амплуа. И да, надо искать нового шофера, потому что Макс чуть ли не маньяком оказался. И новую домработницу, потому что Галя меня ненавидела по‑черному и даже ходила к какой‑то бабке порчу на меня напускать.
Но и это еще не все. Оказывается, твоя по бумажкам здоровая, а по сути – на всю голову больная жена – еще и какая‑то наследница тайных знаний. Не богини Макоши, конечно, тут мама или несколько приукрасила историю, или переврала. Потому что «мокшава» – это самоназвание народа мордвы. И супружница твоя, имея уже в предках почившего от алкоголизма князя и непроясненных немцев, теперь оказалась носительницей еще и мордовской крови. А вместе с ней – какой‑то тайной миссии, о которой ей не устает напоминать некая дама, регулярно являющаяся в снах и требующая что‑то сделать. Но не способная внятно объяснить, что именно, блин!
К концу тирады Аринин голос сорвался. И глаза слезами‑таки наполнились. Степан уже открыл было рот, чтобы прокомментировать речь жены, но она, оказывается, недоговорила.
– Да, и еще. Как будто всего этого мало, но есть и «еще». И раз уж такая пьянка пошла, последний огурец я тоже порежу. Мне невыносимо стало в любимом Маскволе. Совсем невыносимо. Вчера я долго думала над этим и поняла, что невыносимость началась давно. По капелькам. Задолго до нашего с тобой знакомства, Степ. Просто раньше я этого не понимала, кусочки паззлов получала, но общая картинка никак не собиралась. Ну или я ее собирать не хотела. А теперь – все сложилось. И стало мне совсем тухло: много слишком эгоцентризма и агрессии, шизотерики и грязи. Более того, я поняла, что с Маскволом веду себя, как с Олегом.
[1] Кафф – это серьга, держащаяся без прокола, на специальных зажимах‑манжетах. Их носят на ушах, но Арина, спасаясь от запахов, надела кафф на нос, как пловчихи‑синхронистки.
