Просчет невидимки

Карев повернулся и увидел жену в дверях пассажирского вагона. Она махала рукой, прижимая к груди обычный солдатский вещевой мешок. Опять с гостинцами. Ну что с ними делать! Он поспешил к вагону, подавая жене руку и помогая спуститься на платформу. Оксана щебетала без умолку, стараясь сразу передать все новости. Была у женщины такая особенность, она, когда уставала, всегда много говорила. Это как у больного в горячечном бреду. Но стоит ей сейчас попасть домой, согреться после холодного продуваемого вагона, напиться горячего чая, и Оксана сразу замолкнет, ее взгляд помутнеет, она заберется в любимое кресло под торшером, накроется большим пуховым платком и будет дремать.

– Вот неугомонные старики, – проворчал Олег Иванович, взвешивая в руке вещмешок. – Что на этот раз?

– Окорок и пирожки с вареньем. Деревенские. Это не старики, – вздохнула жена. – Хорошо, что я вчера приехала, хорошо, что я оказалась врачом.

– Что произошло? – насторожился Карев, подводя жену к машине и помогая ей забраться на переднее сиденье.

– Мальчишка чуть не погиб. Если бы не я, то конец пареньку. Подавился, стал задыхаться. Какая‑то старуха пыталась помочь и сделала только хуже. Пришлось делать прокол ножом, чтобы он мог дышать… – Оксана покачала головой, махнула рукой. – Не хотела брать, так родители чуть ли не в ноги упали. Спасительница же!

– Родителям бы оставила, – проворчал Олег Иванович, заводя мотор.

– Не успела, они прямо к поезду принесли свои подарки. Мне и самой неудобно, правда. – Оксана снова махнула рукой. – У тебя‑то тут как дела? Ты плохо выглядишь. Мне кажется, что ты не спал с тех пор, как я уехала. И мешки под глазами. Тебе сердце нужно подкормить. Завтра же пойду на рынок и куплю тебе ягоды боярышника. Буду поить тебя отваром.

– Отваром? Это хорошо, – задумчиво ответил Карев, а сам подумал о том, что жена будет в панике потому, что сегодня ему снова не ночевать дома, не положить голову на подушку до самого утра.

Карев украдкой с нежностью посмотрел на жену. Сколько же она перенесла с ним. Неспокойная жизнь с мужем, если он служит в НКВД. И ведь все терпит, все переносит стойко и мужественно, как жена чекиста. Многое понимает, о многом не говорит, но порой достаточно одного теплого взгляда, одного прикосновения руки, и сразу понятно, что хочет сказать женщина, которая рядом с ним идет по жизни вот уже двадцать пять лет. А говорят такие взгляды и такие прикосновения только об одном: все хорошо, я рядом, я с тобой. Что бы ни случилось, я останусь с тобой до конца, до последнего дня.

«Ох, душа моя, – с теплом подумал Олег Иванович. – Потерпи, потому что тяжело всем. Сломаем эту войну и заживем мирно и красиво, как мечталось когда‑то в молодости. А сейчас… Сейчас меня ждет оперативная группа из Москвы, да еще с особо секретным заданием по линии контрразведки. И разобраться бы в своих рядах, на заводе. Ведь дело сложное, важное. Какой уж тут сон. Это ты, моя голубушка, в госпитале у себя можешь хоть полчасика на кушетке подремать…»

Максим думал об этом, когда шел на место встречи по еле освещенной улице. Ночь была пасмурной, хотя и безветренной. Сухой снег под ногами почти не скрипел на утоптанных тротуарах и дорожках. На проезжей части улицы его не осталось практически совсем. Оставив машину на соседней улице, Шелестов перешел проходными дворами на Кузнечную улицу. До встречи оставалось две минуты. Максим думал о том, что он, может быть, перестраховывается, но, сравнив риски, решил, что так и надо, они ведь не банду пытаются разоблачить, не группу уголовников, а вражеского разведчика, который уже почти проник в конструкторское бюро и получил доступ к секретной информации, касающейся новых разработок для современного и перспективного советского истребителя. Тут рисковать нельзя, тут не два, а двадцать раз перестраховаться надо, пока сделаешь следующий шаг. Вспугни ты вражеского шпиона, и все, уйдет в тень, ляжет на дно, обрубит все контакты, и все, ты его больше не найдешь. А он начнет пользоваться запасными, ранее подготовленными каналами связи, новыми контактами.

И поэтому Шелестов с такими предосторожностями назначил Филонову встречу не в том районе, где находилась конспиративная квартира. Поэтому он и машину оставил за квартал от места встречи и на соседней улице. И время назначил точное, чтобы встреча произошла мгновенно, чтобы лично убедиться, что за лейтенантом нет хвоста. Чтобы сразу увести его проходными дворами подальше от места встречи и покинуть район. Ставки в этой операции слишком велики.

Выглянув из‑под арки, Шелестов бросил два быстрых взгляда вдоль улицы в одну сторону, потом в другую. Через перекресток справа проехала легковая автомашина, слева быстрым шагом, укутав лицо шарфом, прошел мужчина в зимнем пальто и шапке «пирожок». Кое‑где горели окна в домах, дежурное освещение в хлебном магазине, который закрылся час назад. Шелестов не стал расспрашивать лейтенанта, с какой стороны он пойдет к месту встречи. Это было бы подозрительно. Да и оперативнику самому решать, в какой момент и каким путем идти. Он знает этот город лучше всех.

Вот мелькнул полушубок и кубанка. Молодой человек шел быстрым шагом, нараспашку. По походке Шелестов сразу узнал Филонова. А вот юфтевые сапоги он надел зря, по ним сразу можно узнать военного, милиционера, который переоделся в гражданскую одежду. Шелестов, стараясь сильно не высовываться из‑за угла, ждал приближения лейтенанта. Пока, кажется, никого на улице нет, нет признаков слежки за оперативником. За себя Шелестов был спокоен. За ним хвоста не было точно.

Когда до арки, под которой стоял Шелестов, Филонову осталось сделать всего несколько шагов, Максим медленно вышел на улицу, остановился, отметил, что лейтенант его увидел и узнал. И тогда он снова вошел под арку и обернулся. Через несколько секунд появился и оперативник.

– Все чисто? – быстро спросил Шелестов.

Филонов молча кивнул, и тогда Максим, повернувшись, повел оперативника дворами к машине. Они шли быстро, обходя подъезды, заснеженные кусты и лавочки во дворах. Несколько раз Шелестов проверялся, но слежки не заметил. Радоваться было пока нечему. Не факт, что слежки нет, если ты ее не заметил. Именно для такого случая Максим и приметил старую трансформаторную будку. Она была пуста, и дворник, чтобы туда не таскали мусор, не лазили мальчишки, не заходили и не гадили собаки, привязал дверную ручку проволокой. Шелестов проволоку перекусил пассатижами, но оставил видимость, что она цела. И когда они с Филоновым подошли, он остановил оперативника, тихо открыл дверь и кивнул, чтобы тот вошел. Они простояли в будке минут пятнадцать и начали замерзать. Через большую щель хорошо был виден двор. Если бы кто‑то шел за ними, то ему было бы не миновать будки. Но во дворе по‑прежнему было пустынно.

– Было чисто? – тихо спросил Шелестов Филонова, прежде чем покинуть будку и идти к машине.

– Да, я проверялся, – помедлив, ответил лейтенант. – Никто за мной не следил. А вы думаете, что…

– Потом поговорим о том, что я думаю, – остановил оперативника Максим. – А сейчас тихо выходим, и направо. Там на улице моя машина.