Просветлённая обезьяна
Спустя мгновение я уже сидел на корточках в компании двух моих новых знакомых, оказавшихся настолько отзывчивыми, что бросились мне помогать, даже имени моего не узнав. Хотя я вовсе не просил их о помощи. Один из них всё протягивал мне бутылку с какой‑то бормотухой, а я всё отказывался, а тот всё отпивал и отпивал. А на тот момент ещё девяти утра не было.
– У нас тут с работой вообще глухо, – говорил один. – Как фермы рухнули, все в большие города уехали, тут только и остаётся, что пить.
– Живём бедно, но на жизнь не жалуемся, – подхватил второй. – На всех ведь хорошей жизни не хватит. У нас вот такая доля. Ты не бойся, тебя тут никто не тронет. Выглядит наше захолустье так себе, но люди у нас хорошие, все друг друга знают и, когда надо, помогают. Это вот среди небоскрёбов, там, в этих мегаполисах, всякого достаточно. Обдерут до нитки, даже трусов не оставят. А у нас люди простые.
Я только высадился в этом городке, и первое, что предложили мне местные жители, – это покинуть его скорей. Они даже помогли мне в этом. Позже выяснилось, что машина у Горбатого сломалась, и он приехал на мотоцикле с люлькой. Я вроде уехал из лагеря просветлённых и думал, что теперь при знакомстве с людьми буду узнавать их имена. Но нет. Я встретил Горбатого на мотоцикле с люлькой.
Он соответствовал своему прозвищу: за рулём он сидел выставив голову вперёд, на его горб можно было смело посадить ещё кого‑нибудь. Перед отъездом он жадно испил напиток, ранее предложенный мне, покряхтел, протянул мне каску, сказав при этом: «Главное – безопасность», и мы рванули.
Я сидел в люльке, крепко обняв рюкзак. Мотоцикл мчал по побитым временем улицам, мимо потрёпанных зданий. Мы сделали остановку возле маленького магазинчика, откуда Горбатый вышел с бутылкой «Три семёрки». Он доверил её мне и на протяжении всей поездки я протягивал ему бутыль в открытом виде, а он прикладывался к ней, не отрывая взгляда от дороги.
Мы приехали на железнодорожную станцию, где Горбатый пытался договориться со своим знакомым машинистом, чтобы тот посадил меня на поезд. Но смена у машиниста закончилась, и он уже собирался отправиться в «удивительный мир» пьянства.
Мы стояли за гаражами. Машинист и Горбатый курили и по очереди распивали «Три семёрки».
– Наконец‑то отпуск, – сказал машинист, – эх, забухаю.
Выпить он был не дурак (с его слов), но на работе ни разу себе этого не позволял. Как только у него выпадали выходные, он тут же проваливался в алкогольную бездну, из которой, кстати, вовремя мог мастерски выбраться. Всё это он рассказал мне за те несколько минут, что мы провели за гаражами. Докурив, он поправил фуражку и сказал:
– Пойдём, посадим тебя на поезд.
Знакомый Горбатого смог договориться с другим машинистом, который буксировал несколько пустых вагонов. В одном из них поселился я. Пассажирские купе были опечатаны, поэтому я разместился в купе проводника. Электричества не было, и я питался холодными консервами и сухой вермишелью быстрого приготовления.
Меня пришёл навестить помощник машиниста и, увидев, что я засыпаю куриную приправу в «бомж‑пакет», спустя пару минут принёс кипяток и две тарелки, в которых я заварил лапшу.
– Вся жизнь мелькает за окном, – рассуждал он, сидя рядом со мной. – Я вот уже пять лет работаю и столько всего повидал, но вот ощутить так и не смог. Всё слишком быстро. Люди, города – всё это остаётся позади, стоит мне приблизиться. Не могу как следует разглядеть.
– Я буквально час назад в этом городе оказался. А теперь вот в поезде еду. Даже не знаю куда. Я и представить себе такого не мог.
– А куда вообще направляешься?
– Понятия не имею. Просто путешествую.
– А у нас всё по расписанию. Я знаю, где окажусь через неделю.
Целый день я ехал в вагоне, в полном одиночестве скитаясь по его коридору. Меня это даже забавляло. Среди несущейся стальной мощи я находился в тишине и спокойствии. Ни детского плача, ни пьяного смеха, которые обычно приходится слушать в поездах.
Наступил вечер, мы приближались к станции. Я решил спрыгнуть прямо на ходу, чтобы не привлекать внимания. Поезд хоть и ехал уже медленно, спрыгивать с такой высоты было страшно. Всё‑таки я решился, прыгнул и кубарем покатился по насыпи. Всё прошло успешно. Я отряхнулся и пошёл дальше.
Дойдя до кустов, я встретил двух пареньков, сидевших возле костра. Один из них варил макароны. Рядом с ними лежали большие рюкзаки, но палатки разбиты не были. Я догадался, в чём дело, но всё‑таки спросил:
– Что, парни, товарняк ждёте?
– Ага, – ответил тот, что варил макароны, – ты тоже, что ли?
– Или тебя путейцы заслали, чтобы ты нас поймал? – вмешался другой.
– Да, сейчас я вас буду арестовывать.
Ребята несколько часов ждали товарняк, чтобы отправиться на север. Но им то путейцы мешали, то состав двигался не в ту сторону.
Товарняк для меня – это вызов, который я ещё не осмелился принять. Я мог отправиться с теми парнями, и мне этого хотелось, но почему‑то испугался. Не знаю чего: упасть с поезда, быть пойманным или ограбленным… В общем, я решил, что пока делать этого не стану.
Один из парней рассказал мне, как убегал от путейцев:
– Поезд остановился, а когда мы выглянули из вагона, нас спалили, тогда мы и решили бежать. Перебрались через вагоны и рванули. Самое неприятное, что я не знал, куда убегать. Ну это частая проблема. Выбежал за забор и побежал в какой‑то двор, там и друга своего встретил. В общем, прижали нас в каком‑то переулке. Стоят они в своих оранжевых жилетах и думают, что с нами делать. Я им говорю: «Отпустите вы нас, мы же ничего не украли. Просто путешествуем на товарняке». А они такие: «Вы же поезда задерживаете. Они ходят по расписанию. А из‑за таких, как вы, их приходится останавливать. Что мы, по‑вашему, должны в акте написать?» А я им в ответ: «Да напишите вы, что мы убежали, и всё. Делов‑ то». В итоге они нас отвели на станцию к своему знакомому, который нас чаем напоил и даже подсказал, на какой поезд запрыгнуть. А в акте написали, что мы сбежали.
Я выпил с ними чая и отправился дальше.
Странные дела
Горбатый помог мне выбраться из одного непонятного населённого пункта, а выйдя из поезда, я оказался в другом непонятном населённом пункте. Я шёл по пустой ночной улице. Ни один человек не попался мне навстречу, лишь жужжащие фонари странно мерцали. Безлюдный город меня смутил, я подумал, что жители спрятались от неведомой опасности, просыпающейся по ночам. Среди узких улочек не было слышно даже собачьего лая. В некоторых двухэтажных домах горел свет, но и в окнах не было видно людей.
